Развитие ингушского рода и система землепользования

Пытаясь восстановить сущность средневековых общественных отношений у ингушей, мы не должны забывать того, что исторические справки из письменных источников знакомят нас не с исходными моментами истории изучаемого общества, а с общественным укладом, наблюдаемым у ингушей в сравнительно позднее время (XVIII — начало XIX в.). Судить об общественных отношениях более раннего периода мы можем частично по памятникам материальной культуры, а главным образом по фольклору, народному эпосу и адатам.

Такой обычай, как «барч», т. е. обязательное дарение дядей по матери оседланного коня племяннику, достигшему совершеннолетия (бытовавший до последнего времени у ингушей), свидетельствует о глубокой давности его происхождения. Ингушам была присуща та система особо близких взаимоотношений между дядьями по материнской линии и племянниками, называемая в этнографии «авункулатом», согласно которой дядя является первым опекуном племянника, а последний — непременным помощником своего дяди во всех его начинаниях 1. По адату ингушей, племянник имел право безнаказанно выкрасть коня у дяди в случае отказа последнего в подарке. Выход замуж или женитьба племянников тоже происходили с разрешения дяди по матери. Можно полагать, что узаконены эти обычаи были еще со времени матриархата. Очевидно, от этого же времени сохранился и другой обычай ингушей: впервые новорожденного укладывают в люльку не кто иные, как родственники со стороны матери.

Известно, что кровомстителями у многих народов обычно выступают родственники по отцовской линии, иногда до четвертого поколения. У ингушей же, даже в отличие от чеченцев, в кровной мести активное участие принимают дядя и племянник по материнской линии 2.

Одним из важных признаков материнского рода является запрещение браков внутри рода — экзогамия. У ингушей это запрещение освящено адатом и хотя продолжает существовать в патрилокальном роде, но свое происхождение ведет с очень отдаленной эпохи истории ингушской родиной организации, т. е. еще со времен существования материнского рода. На это указывает запрет жениться на очень далеких родственниках со стороны матери. У ингушей наряду со счетом родни по отцу ведется счет и по матери, т. е. по роду дедушки с материнской стороны, причем родственники со стороны матери пользуются особым вниманием; о них ингуши говорят: «родственники по матери чувствительнее родственников по отцу» 3.

Эти пережиточные родовые явления, сохранившиеся у ингушей, доводят нас до самых истоков родовой организации, до классического матрилокального рода. Больше того, по наблюдениям А. М. Золотарева, у ингушей хоть и в пережиточной форме, но сохранился один из важнейших признаков первоначальной родовой организации — дуализм, т. е. разделение родовой общины на две основные половины. А это есть реликт очень архаического дуального деления 4. Будучи в составе Северокавказской археологической экспедиции в Ингушетии в 1938 г., А. М. Золотарев, пользуясь содействием директора Ингушского музея Мурата Куркиева, сумел собрать интересный материал по этой важной теме. Оказывается, в пережиточной форме у ингушей сохранились явные древнейшие признаки рода — разделение родовой общины на две половины. К сожалению, из опубликованной после смерти автора книги эти ценные данные оказались изъятыми 5.

Более широкое освещение этой поры ингушских общественных отношений мы дать не можем, но и этот материал позволяет полагать, что ингуши некогда прошли эту изначальную стадию родовой организации, стадию материнского рода. На вопрос, где и особенно когда, трудно дать удовлетворительный ответ. Но если мы предполагаем глубоко автохтонное развитие ингушского общества, то нужно думать, что стадию матрилокального рода ингуши, как и близко родственные им чеченцы, пережили где-то тут же в центральном районе Кавказа одновременно с другими так называемыми «яфетическими» родовыми группами пгаавов, тушин, хевсур и других родственных им народов, представителей кавказской языковой семьи.

О существовании у чечено-ингушских племен крупных родов и фамилий было известно давно, начиная с конца XVIII в., по наблюдениям акад. Гюльденштедта, Клапрота, Рейнегсса, Потоцкого и других авторов. Возникшая в XIX в. обширная кавказоведческая литература содержит немало сведений о родовой организации кавказских горцев, в том числе и ингушей. В 1872 г. чеченец по национальности Уммалат Лаудаев опубликовал работу «Чеченское племя» 6, в которой дал довольно полное описание родовых общин у чеченцев и ингушей.

Но только М. М. Ковалевский в известной своей работе «Закон и обычай на Кавказе» на основе огромного сравнительного материала впервые дал научное определение всем особенностям родового быта кавказских горцев, включая и ингушей 7.

Родовое устройство чеченцев и ингушей, как и других кавказских горцев, и поныне привлекает внимание исследователей; с разным багажом знаний конкретного материала и с различной методологической и научной подготовкой они пытались осветить эту важную проблему. В результате мы имеем множество самых различных и порою противоречивых утверждений по основным вопросам общественного строя 8.

В последнее же время стали появляться бездоказательные заявления, полностью отрицающие существование родовой организации у народов Кавказа в недалеком прошлом. В недавно вышедшем VIII томе «Известий Чечено-Ингушского научно-исследовательского института» на стр. 240 так и сказано: «Никакого рода как такового… у чеченцев (или вообще на Кавказе) не было не только в XIX, но даже и в XV веке» (!) 9. Причем это утверждение сопровождается произвольными рассуждениями, сводящими к нулю все значение работ по исследованию рода М. М. Ковалевского, которыми вправе гордиться отечественная историческая наука.

Все это происходит оттого, что под родом понимается только материнский род и не признается патриархальный, особенно в стадии его разложения. Вряд ли можно такое толкование признать марксистским взглядом па развитие родовой организации. Ведь этим самым снимается вопрос о ее генезисе, а в самой трактовке этого вопроса игнорируется основное указание В. И. Ленина «не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь» 10.

Но вернемся к своей теме. Учитывая архаичность пережиточных форм, сохранившихся в ингушском обществе до сравнительно позднего времени, целесообразно воспользоваться имеющимися данными и проследить весь процесс стадиального роста и развития ингушской родовой общины.

Род у чеченцев и ингушей называется «тайпа» (чеченский) — «тейпа» (ингушский) 11. Встречающееся в литературе название чеченского рода «тохумом» (кумыкское «тохум» — род) распространено только у плоскостных чеченцев, и ингушам оно не известно. По утверждению ингушей, все члены тейпы — родственники, братья («йиши» — «воша»), образующие братства («вошала»). По существу это и есть первобытная родовая организация. «Все, кто находится вне «тейпы»,— чужие, не родственники для тех лиц, которые входят в состав тайпы. Между двумя тайпами нет ничего общего, связующего, кроме разве общности языка, соседских отношений ж племенной связи» 12.

В ранний период членов тейпы объединяли: 1) единство происхождения (нередко мнимое, поскольку позднее оно нарушалось случаями приема в род чужеродцев); 2) экзогамия; 3) кровная месть; 4) коллективная помощь; 5) коллективная собственность; 6) общеродовые кладбища. Во главе тейпы стоял старейшина, который пользовался большим уважением, был «начальником, судьею и первосвященником» 13. Такие родовые старейшины были некогда у пшавов, осетин 14, сванов и других кавказских горцев 15.

Некоторые ингушские тейпы насчитывали до сотни членов и больше (особенно многочисленными являлись тейпы Таргимхоевых, Кастоевых и Эгиевых). С умножением числа членов тейпы дробились на более мелкие группы, иногда переселявшиеся в другие места. В процессе сегментации родовых общин эти отпочковавшиеся от тейпы группы чеченцами назывались «гаары», или «неки», ингушами — «неки», или «вяры» 16. По представлениям ингушей, вяр или нека входит в тейпу как часть целого.

Именное название вяр получает по имени отделившегося члена тейпы. Так образуется новая ингушская фамилия, получающая имя своего основателя. По ингушским преданиям известно, например, что распространеннейшая фамилия Мальсаговых (вяр одной из самых больших тейп — таргимхоевской тейпы) получила свое имя от основателя Мальсага. Известны случаи, когда отдельные вяры разрастались до размеров крупных тейп (как Мальсаговы) и, наоборот, некоторые тейпы в силу ряда причин прекращали свое существование. Ингуши не знают ни одной фамилии (вяра), которая бы насчитывала менее четырех колен с момента возникновения.

Конечно, в момент сегментации родовых общин и отпочкования от тейпы такой ингушский вяр представлял собой обычную большую семью или семейную общину. С тем, как протекал этот процесс выделения большой семьи у ингушей, мы сейчас и познакомимся.

Сохранившиеся глубокие пережитки, в том числе и признаки матриархата, позволяют предполагать, что ингушская родовая организация прошла основные этапы своего развития по установленной схеме Моргана — Энгельса, где определенно подчеркивается роль кровнородственной связи в самом процессе образования рода.

За прошлое бытование такой семьи уверенно говорят данные кавказской этнографии 17, эпоса и фольклорный материал. В них сохранились четкие следы первых протестов против обычая вступать в брак с родной сестрой или братом и т. д.18 Осетинский же нартский эпос прямо подтверждает, что некогда братья и сестры могли состоять в браке. Самая популярная брачная пара в кавказском нартском эпосе — Урызмаг и Шатана были родными братом и сестрой 19.

Конечно, у истоков родовой организации кровное родство имело свое значение в оформлении рода. Очевидно, и ингушская родовая община в начальной стадии своего развития также покоилась на кровном родстве своих членов. Существенное здесь заключается в том, что на данной стадии развития рода как бы снималось противоречие между неупорядоченными брачными отношениями и производственной жизнью общества.

Это, конечно, не значит, что мы родовую организацию должны рассматривать как единый кровнородственный организм, основанный на абсолютной чистоте кровнородственных связей входивших в его состав отдельных групп. Все дело в том, что первоначально кровнородственный организм был одновременно и социально-экономическим организмом, соответствующим определенным ступеням развития производительных сил, дальнейшая эволюция которого шла не только по пути усложнения его как родственного коллектива, но главным образом на основе новых общественных связей, основанных на новой экономике, на развитии примитивного производства 20.

Коллективная собственность на средства производства, коллективный труд и равномерное распределение продуктов — вот существенные признаки ранней родовой организации. Сохранившееся у чеченцев предание (оно в равной мере может относиться и к ингушам) с некоторыми неточностями наглядно рисует картину хозяйственной жизни тейпы очень раннего периода. По этому преданию, «сначала на родине людей было так немного, что каждый род имел общий большой котел… в общем котле варили мясо от скота, жертвуемого фамильной артелью, и трапеза была общая, все были сыты. Пиво варили также в общем фамильном котле» 21.

Разумеется, с относительной точностью, по мы можем проследить основные этапы развития ингушской тейпы. Было время, когда тейпа (родовая община) одновременно была и территориальной общиной, т. е. когда вся родовая организация жила в одном пункте, коллективно владея жилищем, средствами производства, коллективно трудясь и коллективно потребляя продукты, «Земля, как воздух и вода, составляла тогда достояние общее,— говорилось в одном предании,— принадлежащее в равной степени каждому, и тот владел ею, кто принял на себя труд ее обрабатывать». Подтверждают это почти все ингушские предания о происхождении отдельных обществ, об их расселении, об основании аулов.

Во всех этих сказаниях, нередко облекающихся в фантастическую форму, со множеством позднейших вставок, эти свидетельства об общих владении, труде и потреблении являются наиболее древними. Так, например, в известном предании об основании Джерахского общества 22, наряду с упоминанием сравнительно поздних фактов, цепным для нас является свидетельство о первоначальном заселении свободной территории, основании аула единым родом, который только позднее стал принимать в свою среду чужеродцев.

Некоторые горные ингушские аулы до последнего времени были заселены представителями одной тейпы или одного вяра. Так, с. Койрах, состоящее из 9 дворов (более 50 человек), населено одним вяром Эсмурзиевых; с. Морч состоит из 6 дворов Ярыжевых; с. Хамышк — из 10 дворов Патиевых и т. д.23 С. Фуртоуг населено в основном потомками двух больших вяров — Ахриевых и Льяновых; с. Салги было первоначально заселено только вяром Салгиевых, но позднее здесь поселился и другой вяр — Гу. По данным проф. В. П. Христиановича, с. Шуан, например, было населено исключительно тейпой Хаутикоевых; представителями одной тейпы было населено и другое горное селение — Оздие 24.

Подобные факты, будучи сопоставленными с отрывочными свидетельствами ингушского эпоса о коллективной собственности, о коллективном труде и потреблении, дают основание заключить, что ингуши некогда тоже жили крупными родовыми общинами, владея родовой собственностью: скотом, землей, орудиями труда, что соответствует неразвитой ступени производства. Из краткого обзора хозяйственной деятельности ингушей мы видим, что это определение как нельзя полно относится к ранним предкам ингушей.

Согласно фольклорным данным, и у ингушей на этой стадии общественного развития и позднее «обработка земельной собственности… производилась первоначально такими именно родовыми и сельскими общинами» 25. С таким типом ингушской родовой организации, когда ингуши, как правило, жили отдельными тейпами, знакомят нас и наиболее ранние устные свидетельства о прошлом отдельных ингушских племен, и памятники материальной культуры.

Древнейшими из средневековых ингушских кладбищ являются обширные могильники близ селений Бишт, Салги, Шуан и других, состоявшие из монументальных подземных и реже полуподземпых склепов. Содержат эти склепы обычно по нескольку десятков костяков и довольно однообразный могильный инвентарь XII—XIV вв. Сами склепы довольно компактно группируются в каком-либо одном пункте, обычно по склону холма — особенность, очень характерная для всех упомянутых могильников этого типа. Это обстоятельство, наряду с однородностью могильного инвентаря и фольклорными данными, позволяет рассматривать указанные могильники как погребальные поля, где хоронились в начале II тысячелетия и. э. представители одной тейпы, проживавшие в ближайшем населенном пункте. Сравнительно небольшое количество подобных могильников горной Ингушетии подтверждает данные народных легенд и преданий о далеком прошлом ингушского народа, «когда людей было немного» и «жили в горах редко» 26.

С дальнейшим развитием производительных сил, с ростом скотоводства, с усилением роли террасного земледелия (даже в горных условиях), с заметным увеличением населения совершается превращение ингушской родовой организации в типичную патриархальную общину (также с совместным владением средствами производства и совместными обработкой земли и потреблением), состоящую из нескольких поколений, живущих в одной башне, но не теряющей еще связи со своим родом. Этот период характеризуется сегментацией тейп. Экономические интересы таких семейных общин могут быть уже различными.

В этот период (примерно с XIV—XV вв.) и появляются в одних пунктах, населенных одной тейпой, осколки других тейп уже в виде больших семей, дающих основание новому вяру. Эту общественную форму, называемую патронимией, очевидно, можно предполагать и у ингушей на этой стадии развития семейной общины 27. Вот почему в ряде горных селений (особенно в Джерахском ущелье) мы обнаруживаем представителей разных вяров 28.

Подобный тип родовой организации, когда ингуши жили уже отдельными семейными общинами — вярами, прослеживается и по памятникам материальной культуры и археологическому материалу. Ранее уже указывалось на основные причины появления в XV—XVI вв. в горных районах Кавказа различных надземных склепов. Само расположение их на непригодных для обработки каменистых склонах и выступах вокруг горных селений подчеркивает основную цель строителей — экономию земли. Вместе с тем живописное размещение склепов в самых различных пунктах вокруг селений, совершенно отличное от более ранних родовых кладбищ, где подземные склепы сконцентрированы в одном месте, указывает уже на новые явления в общественной жизни ингушей. Являясь усыпальницами одного рода, а чаще только фамилии, надземные склепы строились обособленно и содержали могильный инвентарь уже менее однородный.

Эти факты можно объяснить только тем, что в склепах на протяжении столетий хоронились представители не только одной тейпы, но одновременно и представители одного вяра или большой семьи, на которые стала дробиться тейпа в эпоху позднего средневековья.

Такие семейные общины — большие семьи — сохранились у ингушей почти до наших дней. Да и не только у ингушей. Большие семьи известны почти у всех горцев Кавказа, сохранивших значительные пережитки родового строя: осетин 29, хевсуров, тушин, пшавов 30, чеченцев и др.

О том, что ингушские племена живут большими семьями, писали еще путешественники XVIII в. Так, Штедер, квартирмейстер царской армии, отметил в 1781 г. у карабулаков большие семьи численностью до 70 человек 31. Н. Н. Харузин вместе с В. Ф. Миллером, будучи в Чечне и в Ингушетии в 1886 г., встречал семьи, в которых жило до десяти взрослых мужчин, а в ауле Койрах (Мецхальское общество) ему показывали двор, в котором жили вместе 27 родственников 32. Большую семью Местоевых в 40 человек указывал и Б. Далгат в своем исследовании 33. Еще позднее проф. В. П. Христианович писал: «В сел. Хой под одной кровлей и с общим очагом мы нашли одну хозяйственную организацию, состоявшую из трех родственных семейств. Только коровы и домашняя утварь числились в собственности отдельных семейств, двор же, очаг, рабочий скот, сенокосные участки оставались в коллективной собственности. Пожалуй, это и есть типичная ингушская патронимия. В 1920—1922 гг. при выселении из Хоя на плоскость четырех подобных же дворовых общин из них образовалось при оседании на плоскости 16 односемейных дворов» 34.

За время работы экспедиции в горах нам также приходилось отмечать наличие таких семейных общин, т. е. семейств, насчитывающих около двух десятков членов и состоящих из отца и двух-трех женатых сыновей, имеющих общее жилье и общее хозяйство (например, в с. Шуан и в других селениях).

Оказывается, что по всем существенным особенностям такая большая патриархальная семья с наличием главы семьи и всем внутренним распорядком, типичным для определенной стадии развития родовой организации, очень близка к известной сербской «задруге», хорватской «скупщине», сванской «коч”е». По Б. Далгату, глава семейной общины у чечено-ингушских племен, называемый «ценда», вполне соответствует русскому «большаку», славянскому «домачину» и т. д.

Обыкновенно жена-«ценда» и являлась ингушской «болынухой» или «домачицей», называвшейся здесь «ценнана». Она являлась распорядительницей всей обрядово-бытовой стороной жизни общины и руководительницей всего домашнего хозяйства 35.

Несколько таких не связанных между собой семейных общин образовывали аул или сельскую общину; это было уже территориальное производное от древней родовой организации. Последняя и в новых условиях сохраняла суть своего основного содержания, ибо по существу социологически природа этих двух общественных форм (древней родовой и семейной общин) в основном одна и та же.

При наличии отличительных черт семейной общины от первобытной родовой (имеем в виду и случаи побратимства, и приемы в члены рода, и обострение кровной мести, и другие явления, чуждые прежней стадии развития рода) не следует забывать, что семейная община сохраняет в себе главное существо первобытной родовой общины (общность пользования и владения средствами производства).

Здесь нет еще по существу большого качественного отличия от периода, предшествовавшего образованию сельской общины. Эту общность основных черт трансформирующейся общины подчеркивал Ф. Энгельс, когда говорил: «В родовой или сельской общине с общей собственностью на землю, т. е. в той общине, в которой — или с весьма заметными остатками которой — вступают в историю все культурные народы, довольно равномерное распределение продуктов является чем-то само собой разумеющимся» 36. В этот период происходит только количественное накапливание тех предпосылок, которые в дальнейшем приведут к другому качеству.

Но и на этой стадии развития ингушской родовой общины происходят уже некоторая интенсификация земледелия, рост скотоводства, появление частной собственности на обработанную землю, скот, прочие средства производства; а дальнейшим результатом всего этого явится выделяющаяся «малая» семья как вполне самостоятельная экономическая единица.

Выделение малой семьи у ингушей — сравнительно позднее явление, оно относится к XVIII—XIX вв.; наблюдается оно преимущественно на плоскости, население которой было раньше и больше втянуто в общественно-экономическую жизнь края. Переселенцы в большей степени и раньше стали испытывать влияние товарного хозяйства, нежели ингуши-горцы. Значительную роль в этом сыграла практиковавшаяся на Кавказе система распределения земельных наделов — подворная, когда дворы с четырьмя — шестью работниками и двор вдовы с малолетними детьми получали одинаковые земельные паи. Проф. Н. Ф. Яковлев отмечает все развивающееся хозяйственное дробление ингушской большой семьи как нечто новое в быту ингушей 37. Исчезновение многосемейных дворовых общин позднее отметил и В. П. Христианович 38.

Выделением малой семьи и заканчивается цикл развития ингушской родовой организации тейпы. Совокупность уже таких мелких хозяйств, объединенных только общностью территории, и составляло теперь плоскостной аул, типичную деревню нового времени.

Таким образом, развитие ингушской родовой организации протекало по определенным этапам соответственно моргано-энгельсовской схеме: первобытная земельная родовая община (тейпа) — сельская община (большая семья, вяр) — аул (малая семья). Большая семья является как бы промежуточной ступенью между родовой общиной и территориальной, представляя собой результаты начавшегося распада рода, но еще сохраняя в себе все характерные черты общины первобытного типа — общинные владения, коллективное производство и потребление.

Наряду с изменениями формы семьи у ингушей, крайне интересно проследить эволюцию форм землевладения, изменение форм земельной собственности. Многие ингушские предания о возникновении отдельных обществ и горных селений содержат свидетельства о том, что первые жители — основатели этих селений — расселялись путем свободного занятия земель. Таковы предания об основании Галгаевского, Кистинского и Джераховского обществ, из которых особенно показательны данные об основании аулов Джерах и Эгикал 39.

Большинство преданий о заселении повой территории ингушами говорит нам о свободной заимке. Свободное завладение землей и у чеченцев считалось самым древним и священным правом на землю 40.

В факте свободного занятия земель и заложена основная причина установившейся первоначальной формы землевладения. Ингуши приходили целым родом, занимали территорию и родом же владели ею. Первоначальная форма земельной собственности у ингушей была коллективной. Есть косвенные указания на то, что когда-то и обработка этой земли производилась также коллективно. Нами уже приводилось описание Н. Дубровиным приготовления горцами пашни путем рубки леса и выжигания травы, а также и самой техники обработки земли. Те же показания о существовавшем в прошлом примитивном земледелии, о коллективном труде и владении землей были записаны в чеченском с. Харачой: «Сел. Харачой было населено одним родом Харачой; родом жили, родом работали на земле, имели скот и питались вместе» 41.

Только при условии применения в нагорном земледелии огромного труда, который бы выполнялся всем родом, а позднее большой семьей, и могли обрабатываться и засеваться нередко искусственно созданные пахотные участки в горах. Малой семье создание и обработка таких пашен, конечно, не под силу.

Наличие коллективного труда объясняет рассказы стариков о коллективном потреблении продуктов. «Сначала,— говорили они,— на родине людей было так немного, что каждый род имел общий большой котел… в общем котле варили мясо от скота, жертвуемого фамильной артелью, и трапеза была общая, все были сыты. Пиво варили также в общем фамильном котле. На родовых котлах этих были намечены знаки всех фамилий, принадлежавших к котлу. В этих же котлах готовилось угощение при свадьбах и поминках» 42. Между прочим, до наших дней в горных ингушских селениях сохранились средневековые медные клепаные котлы емкостью от 10 до 20 ведер 43.

В древнейшую эпоху форма обработки земли, форма пользования землей как производительной силой была коллективной, и это, естественно, определяло и форму земельной собственности. Вся земельная площадь, куда входили пашни, пастбищные и сенокосные участки и леса, на заре ингушской истории принадлежала всей ингушской родовой общине.

В литературе XIX в., посвященной разбору форм землепользования у горцев, отмечается одна особенность, наблюдаемая у чеченцев и ингушей: понятие родовой общины нередко совпадало с понятием земельной общины. Это, разумеется, уже отживающее явление, когда субъектом владения землей является один род, живущий в одном пункте.

Вообще же русская администрация застала ингушскую земельную общину уже в последней стадии ее развития, изменяющуюся в строгом соответствии с трансформацией самой родовой организации — тейпы. Авторами прошлого века уже отмечалось, что земля у ингушей «разделяется на частную и общественную собственность: к первой принадлежат пахотные участки, а ко второй выгоны и во многих местах покосные земли и леса» 44. Причем право частной собственности на землю, как выясняется по ряду данных, возникло у ингушей сравнительно недавно, параллельно с выделением малой семьи.

Почти все ингушские предания, свидетельствующие о системе землепользования и землевладения, говорят о праве владения земельными угодьями при условии пользования ими. Конечно, это в первую очередь относится к пахотным землям. Для создания пахотных полей необходимо приложение труда большого коллектива 45. Коллективная работа, имеющая столь важное значение в быту горцев-родовиков, сопровождалась различными торжествами и церемониями. Элементы этих обрядовых действий дошли до современности и в виде пережитков сохранились у горцев даже при колхозном строе. Сохранилась и коллективная помощь односельчан 46, характер которой ведет свое начало от времен семейно-родовой взаимопомощи.

В более поздний период (XIV—XVI вв.) — период дробления тейпы и образования больших семей или общин, из которых выросли вяры,— это представление о праве владения землей при условии пользования ею если еще и сохраняется, то уже как отмирающее понятие; теперь оно заменяется новыми представлениями о собственности хотя и коллективной, поскольку мы здесь имеем дело с семейными общинами, но уже собственности, в ряде случаев переходящей и по наследству, и на условиях определенной зависимости от основного владельца землей, и приобретаемой путем сделки. Именно об этом, например, говорит предание о заселении аула Салги, согласно которому представители рода Салгиевых, пустив на свою территорию род Гу, «считали последний от себя зависимым». Жители и основатели аула Цори (около 300 лет тому назад) из рода Дзейтовых продали часть своих земель представителям других родовых общин. Тейпа Оздоевых (с. Оздой) 8—9 поколений тому назад свои пахотные участки обменивала на количество помещавшихся на них овец или на 10—12 коров и т. д.47

Подобные примеры далеко не единичны. Они наглядно показывают, что субъектом владения землей являлась у ингушей раньше тейпа, позднее вяры.

Весь сравнительный материал по истории общинного землевладения убеждает в том, что появление права частной собственности на землю, в частности пахотную землю, в значительной степени определялось особенностями родового труда на стадии семейной общины.

Влияние этого «трудового начала» на развитие частной собственности на землю в северных русских (лесистых) областях наглядно было показано А. Н. Скворцовым.

«В лесистых местностях разработка почвы под пашню была крайне-затруднительна,— пишет проф. А. Н. Скворцов.— Каждый член общины мог разработать и занять под пашню тот или другой участок леса, и чаще всего осуществляли это право сильные по рабочему составу семьи; общины же не отбирали у них таких пашен в силу того соображения, что разработка земли сопряжена была с затратой огромного количества труда. Такие участки не только передавались по наследству, но и продавались другим лицам и община признавала за приобретателями право владения» 48.

У ингушей как раз такие большие семьи (семейные и дворовые общины) и являются субъектами владения пашней и даже сенокосом. И общественное признание собственнических прав на часть земли, особенно на пахотные участки, выселившихся на новые места представителей какой-нибудь фамилии дает им основание требовать от своих сородичей, оставшихся в горах и пользующихся всеми фамильными (в том числе принадлежащими переселенцам) угодьями, особого взноса или платежа, именуемого «бор» 49.

Для обозначения зародившейся частной собственности, в первую очо-редь на пахотные участки, вайнахи употребляют термин «доалах», общественная же собственность на леса и другие угодья обозначается термином «юкъара» 50.

У горных ингушей не вообще все земельные участки, а только пашни и нередко сенокосы до Великой Октябрьской революции находились в подворно-наследственном владении как собственность отдельной большой семьи или семейной общины. Если из этой большой семьи выделялись отдельные члены, образуя малую семью, они получали свой земельный надел в частную собственность. Такое хозяйство, основанное на владении и обработке небольшого клочка земли, полученного не по общинному переделу, а в наследственную личную собственность отдельных уже малых семей, несет в себе черты типичного парцеллярного хозяйства, характерного для последней стадии развития родовой организации. Нерентабельность хозяйств, основанных на владении такими мелкими участками земли, сразу давала себя знать их владельцам, которые продавали их или закладывали более крупным земельным собственникам, тем самым увеличивая экономическую мощь и общественное значение последних.

Все другие земельные угодья, такие, как леса, выгоны и прочее, находились во владении всего рода или всего населения одного аула, состоявшего из представителей разных фамилий или патронимии. Эти земли подлежали периодическим переделам между всей земельной общиной. Так было в горах до сравнительно недавнего времени. Но не то было у ингушей, переселившихся на плоскость. Переселив в XIX в. на плоскость часть ингушей большими аулами и выделив аулам землю, русское правительство установило ту же форму сельскообщинного владения землей, какая наблюдалась до революции у терских и кубанских казаков, у которых вся станичная земля, являясь общественным достоянием, периодически делилась на участки, поступающие в подворное пользование. В результате у плоскостных ингушей форма землевладения, а именно общинно-передельная, искусственно насажденная и узаконенная царским правительством, являлась более архаичным явлением, чем это наблюдалось в горах, У горных ингушей, при наличии большинства черт чисто родовых, в том числе и в общинном землевладении, встречались уже и беспредельная подворно-наследственная земельная собственность, а в самое последнее время выделились даже небольшие земельные участки, принадлежавшие отдельным малым семьям (парцеллы).

Таким образом, в период расцвета ингушского патриархального рода тейпы (в начале II тысячелетия н. э.) занятая всем родом по праву первой заимки земля, куда входили пашни, сенокосы, пастбища, леса и все приусадебные участки, использовалась коллективно и находилась во владении всей тейпы. Земля была родовой собственностью, как скот и все прочее имущество.

В дальнейшем, с развитием скотоводства, усилением роли земледелия, частичным разделением труда и появлением и обособлением больших семей, все угодья остались в общинном владении, но пашни и частично сенокосы, как созданные в результате приложения труда целых поколений больших семейств, стали переходить уже в подворно-наследственное владение и составлять основу их хозяйства. Субъектом владения пашен и сенокосов теперь уже является семейная община, большая семья. Этот этап относится к XIV—XVII вв. По ингушским преданиям, тейповое дробление также начиналось 4—5 поколений назад.

И наконец, уже в XVIII—XIX вв. в связи с включением ингушей в орбиту влияния капиталистического, товарного хозяйства происходит выделение малых семей; они стали получать обычный подворный надел общинной земли на плоскости и небольшой участок пахотной земли и сенокоса в горах, получать уже в личное пользование и личную собственность. Так на протяжении столетий трансформировалась форма землевладения в ингушском обществе в строгом соответствии с развитием ингушской родовой организации.

Примечания:
1 М. О. Косвен. Очерки истории первобытной культуры. М., 1953, стр. 118.

2 Приведенные сведения получены от аспиранта Института этнографии АН СССР А.А. Плиева, которому выражаю благодарность.

3 Н. Ф. Яковлев. Ингуши. М.—Л., 1925, стр. 45.

4 М. О. Косвен. Этнография и история Кавказа. Исследования и материалы. M., 1961, стр. 26.

5 А. М. Золотарев. Родовой строй и первобытная мифология. M., 1964, стр. 284, 326.

6 У. Лаудаев. Чеченское племя. ССКГ, вып. VI. Тифлис, 1872.

7 М. М. Ковалевский. Закон и обычай на Кавказе, т. I, II, М., 1890.

8 Обширный материал по этому вопросу см. в кн.: Б. Далгат. Родовой быт чеченцев и ингушей в прошлом. ИИНИИК, т. IV, вып. 2. Орджоникидзе — Грозный, 1934—1935, стр. 26—63.

9 А. И. Шамилев. В ущельях Аргуна, Фортанги и на плоскости Чечено-Ингушетии. ИЧИНИИ, т. VIII, вып. 1. Грозный, 1969, стр. 240.

10 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 39, стр. 67.

11 «Чечено-русский словарь». М., 1961, см. слово «тайпа».

12 В. Далгат. Указ. соч., стр. 27; см. также: А. А. Саламов. Правда о «святых местах» в Чечено-Ингушетии. ТЧИНИИ, т. IX. Грозный, 1964, стр. 156.

13 Н. Дубровин. История войны и владычества русских на Кавказе, т. I, кн. 1. СПб., 1871, стр. 369.

14 М. М. Ковалевский. Указ. соч., т. II, стр. 152—183: Б. А. Калоев. Осетины. M., 1967, стр. 162.

15 Р. Л. Харадзе. Грузинская семейная община, т. I. Тбилиси, 1960, стр. 179.

16 М. Мамакаев. Чеченский тайп (род) и процесс его разложения. Грозный, 1962, стр. 10.

17 Р. Л. Харадзе. Грузинская семейная община, т. II. Тбилиси, 1961, стр. 7.

18 «История Кабардино-Балкарской АССР», т. I. M., 1967, стр. 56.

19 «Сказание о нартских богатырях». М., 1960, стр. 31.

20 А. С. Вартапетов. Проблемы родового строя ингушей и чеченцев. СЭ, 1932, № 4.

21 П. Д. Головинский. Чеченцы. CCTO, вып. I. Владикавказ, 1877, стр. 268.

22 Ч. Ахриев. Ингуши. ССКГ, вып. VIII. Тифлис, 1875.

23 Б. Долгот. Указ. соч., стр. 44.

24 В. П. Христионович. Горная Ингушия. Ростов-на-Дону, 1928.

25 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 180.

26 Из полевого материала автора (Ред.)

27 М. О. Косвен. Семейная община и патронимия. М., 1963, стр. 195.

28 А. И. Робакивве. Жилища и поселения горных ингушей. КЭС, вып. II. Тбилиси, 1968, стр. ПО.

29 В. А. Налоев. Указ. соч., стр. 167.

30 Р. Л. Харадве. Указ. соч., стр. 106.

31 Stealer. Tagebuch einer Reise die im Jahr 1781 von der Granzbestung Mosdok nacb. dein inneen Caucasus unternohmen worden. St. Petersburg und Leipzig, 1797, S. 14.

32 «Сборник материалов по этнографии», вып. III. M., 1888, стр. 123.

33 Б. Далгат. Указ. соч., стр. 44, 63.

34 В. П. Христианович. Указ. соч., стр. 73.

35 Б. Далгат. Указ. соч., стр. 62.

36 Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 20, стр. 151.

37 Н. Ф. Яковлев. Указ. соч., стр. 57.

38 В. П. Христианович. Указ. соч., стр. 62.

39 Г. К. Мартиросиан. История Ингушии. Орджоникидзе, 1933, стр. 18—23. 40 Е. Максимов. Чеченцы. ТС, вып. 3, кн. 2. Владикавказ, 1893, стр. 58; Н. С. Иваненков. Торные чеченцы. ТС, вып. 7. Владикавказ, 1910, стр. 31.

41 Запись автора 1936 г. (Ред.).

42 П. Д. Головинский. Указ. соч., стр. 268.

43 В 1966 г. подобный котел еще находился в с. Фуртоуг.

44 ССКГ, т. III. Тифлис, 1870, стр. 13.

45 Н. Дубровин. Указ. соч., т. I, стр. 419; Е. Максимов. Указ. соч., стр. 72.

46 Известна коллективная помощь односельчанину—«белхи» — у чеченцев, осетин и у других горцев, теперь колхозников. Такая помощь — «белхи» — наблюдалась нами в чеченском с. Депгов 1936 г.

47 В. П. Христианович. Указ. соч., стр. 81—88.

48 А. Я. Скворцов. Основы экономики земледелия. Л., 1925, стр. 209.

49 М. М. Ковалевский. Указ. соч., т. II; Б. Далгат. Указ. соч.

50 Р. Л. Харадзе. Некоторые стороны сельскообщинного быта горных ингушей. КЭС, вып. II. Тбилиси, 1968, стр. 179; И. М. Саидов. Землевладение и землепользование у чеченцев и ингушей в XVIII—XIX вв. ТЧИНИИ, т. IX. Грозный, 1962, стр. 169.

Источник:
Крупнов Е.И. Средневековая Ингушетия. М., 1971, стр. 146 – 158.