Антиколониальная и антифеодальная борьба горцев

Чечено-ингушский народ не раз поднимался на борьбу против невыносимо тяжелого национально-колониального гнета царизма. Часто эти выступления носили не только антиколонильный, но и социально-классовый, антифеодальный характер.

Представители феодально-родовой знати и мусульманского духовенства, пользуясь своим непререкаемым авторитетом и неограниченным влиянием на несознательные массы горцев, придавали их освободительному движению религиозную окраску, проводя его под религиозным лозунгом газавата — священной войны мусульман против гяуров (неверных) и русских вообще. Чечено-ингушский народ не знал тогда разницы между царскими колонизаторами и великим русским народом. Поэтому, подвергаясь жестоким притеснениям и преследованиям со стороны царских сатрапов, военачальников, чиновников, стоявших у власти, чеченцы и ингуши временно невольно поддавались антирусской пропаганде и, поднявшись на борьбу за свое социальное и национальное освобождение, нередко шли под флагом ислама, проповеди мюридизма и газавата.

Религиозная по форме, но глубоко социальная и национально-освободительная по своему содержанию борьба горцев, в том числе чеченцев и ингушей, рассматривалась царизмом как сугубо религиозная борьба мусульман против христиан или же как разбой, якобы лишенный социального и политического смысла. При этом горцев представляли в виде врожденных хищников и разбойников, с которыми, мол, следует разговаривать лишь языком пуль и нагаек. Вся дореволюционная официальная историческая литература изобилует подобными клеветническими измышлениями и выпадами в адрес горцев.

Но «бандитизм», о котором так тревожно писали в своих реляциях царские офицеры и чиновники и который так раздували дворянско-буржуазные историки, носил в своей основе политический характер и был специфической формой протеста против колонизаторской политики царизма и проводников этой политики на местах.

Односторонне, с позиций своих классовых интересов, толкуют движение горцев и зарубежные буржуазные историки. Они рассматривают его как войну против России, игнорируя его специфику и не замечая внутренних противоречий этого движения. А некоторые реакционные зарубежные историки, выпячивая антирусский характер движения, пытаются найти его причины в религиозной ненависти мусульман-горцев.

В советской исторической литературе освободительная народная борьба горцев расценивалась как революционная, но одно время была допущена ошибочная антиисторическая попытка объяснить эту борьбу с феодально-клерикальных и агентурных позиций, якобы как инспирированную извне и не имевшую будто внутренней социальной базы.

После XX съезда КПСС и в результате развернувшейся в 50-х годах дискуссий советских историков по вопросу о характере движения горцев удалось отбросить антинаучные, антимарксистские и тенденциозные воззрения и толкования этого движения и дать ему правильную оценку. В основу этой оценки положены методологические принципы марксизма-ленинизма и указания его классиков по национальному движению.

В. И. Ленин писал, что «…марксист вполне признает историческую законность национальных движений. Но, чтобы это признание не превратилось в апологию национализма, надо, чтобы оно ограничивалось строжайше только тем, что есть прогрессивного в этих движениях…»1.

При оценке национальных революций или национальных движений Ленин указывал «…на необходимость точного анализа тех различных интересов различных классов, которые сходятся на известных, определенных, ограниченных общих задачах. Ни в каком случае не… затушевывать, заслонять изучение классовой борьбы в ходе той или иной революции»2, того или иного движения.

Движенце горцев Кавказа в XIX веке было исторически законным делом. Оно имело свои глубокие социальные, классовые и национальные корни. В нем участвовали разные социальные слои горских народов. Каждый из этих слоев преследовал свои классовые задачи и цели, сходящиеся далеко не во всем.

Движениё горцев было порождено прежде всего тяжелым национально-колониальным гнетом царизма, тяготеющим над трудящимися массами — крестьянами, которые не в меньшей степени страдали и от своих социальных верхов — феодалов и клерикалов. Поэтому крестьянство и выступало главной движущей силой в антиколониальной и антифеодальной борьбе. Но в этой борьбе спешили принять участие и недовольные царизмом феодально-клерикальные элементы с тем, чтобы возглавить крестьянское движение и использовать его в своих узкоклассовых интересах.

Царизм в проведении колониальной политики опирался на определенную, наиболее влиятельную часть горских социальных верхов, которые в свою очередь с помощью царизма старались упрочить свое господствующее положение над трудящимися массами, получить возможность еще сильнее эксплуатировать их.

Таким образом, имело место своеобразное переплетение двух взаимосвязанных и взаимообусловленных гнетов — колониального (со стороны царизма) и социального (со стороны местной знати). Это еще больше ухудшало положение трудящихся горцев, обостряло социальные и национальные противоречия и определяло антиколониальный и антифеодальный характер движения народных масс. «Следовательно, — справедливо заключает А. В. Фадеев, — утверждение владычества царизма сопровождалось усилением феодального угнетения трудящихся горцев. Поэтому идея антиколониального протеста сливалась в их сознании с антифеодальными устремлениями. Выступая против царских колонизаторов, горское крестьянство восставало и против местных феодальных эксплуататоров, являющихся опорой колониального режима, установленного царизмом.

Однако, поддерживая эксплуататорские права местных феодалов, царизм в известной мере ограничивал их политическое влияние. За ними сохранялась вотчинная власть над зависимыми от них крестьянами, но в отношении внешних сношений они сами оказывались в зависимости от царских администраторов. При попытке сопротивления они вовсе лишались своих владений, поступавших под непосредственное управление русских военных чиновников. Как правило, царские колонизаторы относились к местным владетелям с великодержавным презрением, обращаясь к ним, как к своим подчиненным по службе».

Политикой царизма было недовольно и мусульманское духовенство, которое, опираясь на ислам, считало оскорбительным для правоверных мусульман быть под владычеством христианской державы, к тому же произвольно стеснявшей и ограничивавшей религиозные потребности мусульман (например, ермоловский приказ 1822 года, запрещавший традиционное хождение мусульман — хаджж — в священные центры Мекку и Медину).

Таким образом, народные массы боролись за свое освобождение от социального и национального гнета, а феодально-клерикальные верхи использовали антиколониальную борьбу для увековечивания социального гнета над народом. Для достижения своей цели социальные верхи демагогически обещали дать народу свободу и равенство при условии выступления под лозунгом газавата.

При таком сложном переплетении социальных и национальных интересов, окутанных непроницаемым туманом религиозной нетерпимости, на поверхность на первых порах всплывала общая задача антиколониальной борьбы, на фоне которой как бы сглаживалась острота классовой борьбы. Последняя отодвигалась на задний план, становилась менее заметной и ощутимой для народных низов, которые, веря демагогии верхов, шли за ними в борьбе против России. Этот обман горских народных масс продолжался до тех пор, пока они «не убеждались в несоответствии своих прогрессивных социальных устремлений с реакционными политическими целями эксплуататорских классов» (А. В. Фадеев).

В дезориентации горцев, в разжигании у них чувства вражды и ненависти ко всему русскому наряду с пропагандой мюридизма и газавата всячески усердствовали иностранные агенты со своими захватническими планами на Кавказе.

Возглавляемая социальными верхами, освободительная в своей основе борьба горских народов приняла с самого начала преимущественно однобокий — антиколониальный, антирусский характер и проводилась она под религиозным покровом мюридизма, возникновение и характер которого на Кавказе достаточно хорошо освещены советскими историками (Н. А. Смирнов, А. В. Фадеев, X. М. Хашаев и др.).

Термин «мюридизм» происходит от арабского слова мюрид, что означает послушник, искатель истины. Мюрид — это тот мусульманин, который, отрекаясь от всего земного, становится на аскетический путь религиозно-нравственного совершенствования, стремясь приблизиться к богу посредством бесконечных молений, доводящих человека до фанатического исступления.

Чтобы достигнуть этой цели, мюрид должен иметь своего религиозного наставника — мюршида — и получить его благословение, слепо и покорно выполнять все его приказания, вплоть до самопожертвования. Мюрид обязан действовать, согласно предписаниям непререкаемых догм мусульманского учения тариката, в соответствии с требованиями ислама и Корана. А «Коран и основанное на нем мусульманское законодательство, — писал К. Маркс, — сводят географию и этнографию различных народов к простой и удобной формуле деления их на две страны и две нации: правоверных и неверных. Неверный — это «харби», враг. Ислам ставит неверных вне закона и создает состояние непрерывной вражды между мусульманами и неверными»3.

«Сражайтесь с неверными… Убивайте неверных… Приглашайте правоверных к сражению»,— учили проповедники мюридизма правоверных мусульман. Священная война стала политическим лозунгом феодально-клерикальных верхов для мобилизации мюридов и осуществления своих корыстных, узкоклассовых целей.

Таким образом, мюридизм принял ярко выраженную политическую и реакционную направленность. Он был тесно связан с задачами политической борьбы именно на Кавказе. И в этом своеобразие кавказского мюридизма.

Горские социальные верхи всячески старались подвести под флаг мюридизма широчайшие трудящиеся массы, направляя их антифеодальную и антиколониальную борьбу в русло газавата. В этих целях они широко использовали демагогические приемы, например, заявляли о «равенстве правоверных перед богом». Тем самым у неискушенных трудящихся масс создавалась иллюзорная вера в готовность верхов дать народу социальное равенство и восстановить былую партиархальную демократию.

Мюридизм стал идеологическим знаменем движения горцев и, бесспорно, имел соответствующее влияние на массы. Еще Н. А. Добролюбов писал: «…не строгое учение мюридизма было причиною восстания горцев против русских. Коренною причиною была ненависть к русскому господству», то есть ненависть к царско-колониальному режиму.

Народное движение горцев нельзя ни обусловливать мюридизмом, ни, тем более, отождествлять с ним, как это иногда ошибочно делается. И совершенно прав Н. А. Смирнов, когда пишет, что «направленное против царских колонизаторов и местных феодалов, это движение по своему содержанию далеко выходило за рамки мюридизма. Мюриды как носители и проповедники этого учения никогда не составляли большинства горцев — участников движения. Наоборот, они всегда оставались в относительном меньшинстве и были не столько с борющимся народом, сколько над народом. Называть их именем все движение горцев, длившееся много лет, включавшее в себя неоднородные социальные потоки, содержавшие различные требования, было бы исторически неверно».

Горские народные массы преследовали в движении свои антифеодальные и антиколониальные цели: освобождение от гнета собственных верхов и царских колонизаторов. Они боролись за землю и за свободу, мюриды же хотели использовать народное движение против русских вообще, разжигая межнациональную вражду, отвлекая горцев от классовой борьбы и толкая их на путь газавата.

Как справедливо замечает X. М. Хашаев, «было бы ошибкой считать, что духовенство могло выступить против местных феодалов и тем более против регулярных войск царской России без поддержки населения. Духовенство долго готовилось к предстоящей борьбе и вербовало себе сторонников, а для этого развернуло широкую религиозную пропаганду среди верующих. В результате ему удалось привлечь на свою сторону значительную часть крестьянства, недовольного как захватнической колониальной политикой царизма, так и гнетом местных светских феодалов».

Движение кавказских горцев под религиозной оболочкой мюридизма с большой силой развернулось в Дагестане и Чечне, причем в Чечне первое место занимала борьба против колониального режима.

Эту борьбу свободолюбивый чеченский народ начал задолго до оформления учения мюридизма на Кавказе. Еще в 1817 году в связи с перенесением царскими властями кордонной линии с реки Терека на Сунжу чеченцы, начав разрозненную партизанскую борьбу, держали гарнизоны и укрепления в состоянии постоянной тревоги. На помощь чеченцам по их просьбе прибыл отряд аварских горцев во главе с Нур-Мухаммедом, но эта совместная атака на русский лагерь у крепости Грозной была отбита.

В начале 1822 года в Чечне вновь делается неудачная попытка поднять восстание. На этот раз инициатором выступает один из чеченских кадиев — Абдул-Кадыр, который распространяет слухи, что через четыре месяца придут турки и прогонят русских с Кавказа. О том же сообщил чеченцам и Ахмед-хан Аварский.

В 1824 году произошло первое вооруженное выступление горцев под флагом мюридизма. Его организатором был мулла из Дагестанского аула Яраги, известный под именем Мухаммеда Ярагского. Он стал призывать горцев к священной войне, основываясь на том, что «магометане не могут быть под властью неверных». «Кто считает себя мусульманином, — учил он,— для того первое дело — газават и потом исполнение шариата. Для мусульманина исполнение шариата без газавата не есть спасение».

На призыв Мухаммеда Ярагского одним из первых откликнулся чеченский уздень из аула Майюртуп Бейбулат Таймазов, известный наездник и с 1822 года организатор неоднократных набегов на русские позиции по Сунженской линии. Посетив Мухаммеда Ярагского, он установил с ним личный контакт.

Вскоре (с осени 1824 года) в Чечне появились проповедники мюридизма из Дагестана, агенты из Ирана. Один из шахских эмиссаров по имени Нох-хан связался с объявившим себя имамом Чечни кадием муллой Магомой, или Мухаммедом из Майюртупа, а через него с представителями местной знати. Нох-хан обещал им персидское золото в награду за выступление против русских. В Чечне орудовали и турецкие агенты, подосланные султаном.

Майюртуп стал центром, куда начали стекаться чеченцы из других аулов. Сюда прибыло до 300 человек из Дагестана. В распоряжение Бейбулата Таймазова собралось довольно внушительное число вооруженных горцев, которые в конце июня 1825 года начали открытое восстание. Оно охватило всю Большую Чечню. К восставшим присоединились мичиковцы, ичкеринцы, качкалыковцы и др. Восставшие заняли аул Атаги за Ханкальским ущельем и стали угрожать крепости Грозной. Но войска Грекова разбили повстанцев, заняли аул Атаги и, очистив Ханкальское ущелье, возвратились в Грозную.

Через некоторое время под руководством Бейбулата Таймазова поднялось новое, еще более крупное восстание, охватившее всю Чечню. Восставшим удалось захватить царское укрепление на Тереке Амир-Аджиюрт и 12 июля 1825 года блокировать Герзель-Аул с его гарнизоном. Но подоспевшие на выручку войска генералов Лисаневича и Грекова нанесли повстанцам поражение. После этого Лисаневич и Греков собрали в Герзель-Ауле 318 местных кумыкских и чеченских старшин, подозреваемых в связи с повстанцами, и начали угрожать им. Когда Лисаневич, закончив свою грозную речь, стал вызывать по списку подозреваемых, вышедший третьим мулла Учар-Хаджа внезапно бросился на генералов, заколол Грекова и смертельно ранил Лисаневича, который умер через несколько дней. Солдатам была дана команда «Коли!», и все старшины были перебиты.

Герзель-аульская катастрофа вызвала бурю возмущения у чеченцев, которые снова восстали. На этот раз их военные действия приняли такой угрожающий характер, что за подавление взялся сам Ермолов. 30 января 1826 года на реке Аргун он дал решительный бой, закончившийся победой царских войск, несмотря на самоотверженное сопротивление чеченцев и помогавших им лезгин.

Ермолов огнем и мечом прошел всю Чечню, уничтожая аулы и леса. Он полагал, что навсегда покорил и успокоил мятежный край. Но грозный правитель Кавказа жестоко ошибся. Борьба непрерывно продолжалась более 30 лет (1828—1859 годы).

X. М. Хашаев отмечает три основных периода этого движения. Первый период он датирует 1828—1839 годами, когда «мюридизм оформился как религиозно-политическое течение и имел успех среди населения Дагестана». Второй период охватывает 1840—1850 годы. В это время центр движения перемещается в Чечню и завершается оформлением военно-теократической монархии, так называемого имамата Шамиля. В результате ряда побед в 1843—1846 годах вся Авария и почти вся Чечня были освобождены от царских войск. И, наконец, третий период (1850—1859 годы) — период падения имамата Шамиля.

В каждый из этих периодов во главе народного движения оказывался имам — выходец из среды социальных верхов, направлявший движение по пути газавата.

Так, в 1828 году по назначению мюршида Мухаммеда Ярагского имамом Дагестана и Чечни стал его ученик из аула Гимры по имени Мухаммед, который получил титул гази, то есть борца за веру, и приобрел известность под именем Гази-Мухаммед, а больше Кази-мулла. Он энергично распространял идеи мюридизма и газавата среди горцев и быстро добился больших успехов.

К 1829 году почти весь Дагестан поднялся по его призыву на священную войну против русских. Верной России осталась лишь столица Аварии — аул Хунзах. Поэтому первый свой удар Кази-мулла направил против этого аула. Но двукратные попытки взять его были безуспешны. Тогда он со своими сподвижниками двинулся в Северный Дагестан, где одержал ряд побед: взял город Тарки и село Параул, осадил крепость Бурную и, не сумев овладеть ею, двинулся за Сулак. Здесь после неудачной попытки в августе взять крепость Внезапную Кази-мулла был отброшен войсками генерала Эммануэля, но вскоре он нанес поражение этому генералу и, воодушевленный победой, пошел на юг, осадил Дербент, а затем спустя восемь дней стремительным маршем двинулся на север и 1 ноября 1831 года захватил Кизляр.

В ответ на эти действия главнокомандующий царскими войсками генерал Розен летом 1832 года предпринял поход в Чечню, где разорил 60 селений и уничтожил много садов, принудив жителей прекратить сопротивление. Затем Розен со своими войсками направился в Дагестан и стал преследовать Кази-муллу. Последний под натиском русских войск отошел к горам и здесь, у Гимры, потерпел полное поражение, сам пал в бою.

После гибели Кази-муллы вторым имамом по указанию того же Мухаммеда Ярагского был провозглашен Гамзат-бек, который подобно предшественнику тоже пытался подчинить своей власти непокорные общества не только пропагандой мюридизма, но и силой оружия. Ему удалось в 1834 году овладеть Хунзахом, где он уничтожил почти всю семью аварского хана. Но и сам он в том же году стал жертвой феодального заговора и был убит в хунзахской мечети.

Движение горцев возглавил новый — третий — имам Шамиль, который по сравнению со своими предшественниками был несомненно высокоодаренным человеком. В течение 25 лет (с 1834 по 1859 год) он вел войну против России. Свою деспотическую теократическую власть Шамиль утверждал суровыми, беспощадными методами, ради газавата он не останавливался ни перед чем и ни перед кем, не щадя ничего и никого. По мнению Н. А. Добролюбова, Шамиль «уважение к себе поддерживал более страхом, нежели любовью: палач был при нем неотступно и казни были непрестанно». Следует сказать, что с самого начала Шамиль несколько раз пытался договориться с царским командованием о заключении мира. Но, не добившись в этом успеха, он настойчиво продолжал вооруженную борьбу.

Шамиль умело использовал антиколониальные чувства угнетенных горских крестьянских масс и с помощью своей опоры — духовенства — призывал их к войне против русских. Он использовал и социальные противоречия горского общества. Понимая, что поддержка основной массы горцев имеет для него решающее значение, он старался заручиться этой поддержкой. В своих целях Шамиль широко пропагандировал религиозные лозунги о всеобщем равенстве и свободе, беспощадно уничтожал ненавистных народу феодалов.

Все это, разумеется, способствовало первоначальным успехам Шамиля и привело к тому, что горские трудящиеся массы, ждавшие лишь зова для открытого выступления, влились в движение. Но далеко не все горцы пошли за Шамилем. Многие отказывались воевать под флагом газавата. С непослушными

Шамиль жестоко расправлялся, вплоть до физического истребления и сожжения аулов. И совершенно прав X. М. Хашаев, когда писал, что «Шамилю приходилось вести войну на два фронта — против царизма и против жителей многочисленных селений, которые не соглашались участвовать в этом движении».

Но, тем не менее, Шамиль, с одной стороны, путем обещаний и, с другой — репрессий сумел подчинить своей воле довольно большую часть дагестанцев и чеченцев, поднять их на так называемую священную войну против России и в разгар этой войны создать самостоятельное теократическое государство — имамат.

На всем протяжении войны трудящиеся массы Дагестана и Чечни преследовали свои прогрессивные, освободительные цели. Они боролись против тяжелого гнета местных феодалов и жестокого колониального режима царизма, за землю и независимость.

Движение горцев под руководством Шамиля прошло в своем развитии два основных этапа: период подъема и наибольших успехов (1834 год — первая половина 40-х годов) и период упадка и окончательного поражения восстания (вторая половина 40-х годов — 1859 год).
В первый период Шамилю удалось привлечь на свою сторону возмущенные колониальной политикой царизма народные массы Дагестана и Чечни, одержать ряд блестящих побед над царскими войсками.

Уже в 1834 году горцы под руководством Шамиля нанесли поражение войскам генерала Ланского у Гимров. Но они не сумели дальше развить свой успех. Прибывшие в Аварию свежие силы русских под командованием полковника Клюге фон Клюгенау не дали Шамилю овладеть Хунзахом и укрепиться в Аварии.

В 1836 году Шамиль совместно с руководителем восставших чеченцев Ташов-Хаджи выступил против непокорных аулов Игали, Унцукуль и др. В 1837 году восставшие горцы нанесли новое серьезное поражение царским войскам генерала Фези при осаде селения Телятля. Эти успехи воодушевили горцев и способствовали расширению районов восстания. Шамиль энергично старался объединить все силы восставших.

В 1839 году царское командование направило против Шамиля армию генерала Граббе численностью в 8 тысяч человек. Первая битва произошла 31 мая за аул Аргун. Несмотря на ожесточенное сопротивление, Шамиль был вынужден оставить Аргун и укрепиться в высокогорном ауле Ахульго с 4 тысячами своих приверженцев. 12 июня войска Граббе осадили Ахульго, защитники которого оказывали героическое сопротивление, отбивая неоднократные атаки. Лишь 22 августа войска Граббе ценою огромных потерь (около 3 тысяч солдат и более 150 офицеров), перебив большую часть защитников Ахульго, сумели овладеть им, но Шамиль с уцелевшими сподвижниками ушел в Чечню.

После взятия Ахульго царское командование решило, что с сопротивлением горцев покончено. Однако в 1840 году вспыхнуло новое, еще более грандиозное восстание, охватившее всю Чечню. Для подавления его был направлен специальный отряд под командованием генерала Галафеева. Между повстанцами и царскими войсками происходили ожесточенные схватки и сражения. Особенно кровопролитной была битва 11 июля 1840 года на реке Валерик, описанная Лермонтовым. Она показала стойкость и мужество чеченцев, их решимость бороться против царских колонизаторов до конца. Галафеев писал в своем «военном журнале», что «чеченцы упорно держались… со всех сторон открывали убийственный огонь против пехоты и артиллерии» и «исполнили все, чтобы сделать успех наш сомнительным».

Эту битву нельзя считать удачей царских войск, хотя последние в силу своего военного превосходства взяли верх над восставшими. Но и после Валерика «волнение в Чечне еще не утихло», — писал Граббе в своем рапорте военному министру Чернышеву 19 августа 1840 года. Чеченцы продолжали борьбу. Они вместе с дагестанцами под общим командованием Шамиля в течение 1841 — 1843 годов одержали ряд новых побед над царскими войсками, нанеся им большие потери и отбив у них 13 укрепленных пунктов.

После этих побед почти весь Дагестан и Чечня оказались под властью Шамиля. Это было время, названное Н. А. Добролюбовым «блистательной эпохой Шамиля».

Встревоженное успехами горцев царское командование принимает более решительные меры для быстрейшего подавления восстания. В этих целях главнокомандующий русскими войсками и наместник Кавказа М. С. Воронцов начал в 1845 году свою известную в истории Даргинскую экспедицию — поход на резиденцию Шамиля — аул Дарго, который и был взят 6 июля. Однако в целом экспедиция Воронцова не увенчалась успехом. Его войска попали в окружение и с большим трудом, понеся огромные потери, спаслись от неминуемой гибели лишь благодаря помощи подоспевших на выручку подкреплений под командованием генерала Фрейтага.

Тем не менее Даргинский поход поколебал власть Шамиля и многому научил Воронцова. Наместник Кавказа понял, что путь к победе ведет через медленную войну с закреплением за собой отвоеванных земель, строительством укрепленных поселений и вырубкой лесов.

Иначе говоря, Воронцов начал применять тактику Ермолова. Он в январе 1846 года так и писал Ермолову: «Теперь же следует идти по системе менее наступательной, шагами, может

быть, более верными, но тихими… Ты первый здесь подал мысль и доказал необходимость истребить леса по путям сообщения и много в этом отношении сделал, но после тебя никто этим не занимался; между тем у теперешнего нашего неприятеля есть артиллерия; двух ружейных выстрелов, как прежде, уже теперь недостаточно, и мы должны рубить и стрелять по два пушечных выстрела, по крайней мере картечных; с истреблением и гехинского леса (как до того был истреблен гойтинский лес. — Ред.) и с построением укрепления… положение малой Чечни совершенно изменится, и можно надеяться, что она покорится; действия же для Большой Чечни начнутся в следующую зиму, открытием такого же исправного сообщения от Аргуна через Шали к Майюртупу».

Войска Воронцова начали проникать в глубь Чечни и Дагестана, постепенно суживая театр войны. Шамиль с несокрушимой энергией организовывал упорное сопротивление царским войскам. В 1847 году он не дал им овладеть аулом Гергебиль. Имам попытался привлечь на свою сторону население Центрального и Западного Кавказа, но это ему не удалось.

С 1847 года возглавляемое Шамилем движение пошло на убыль и вступило во второй период своего развития. Участники этого движения постепенно теряли веру в Шамиля и откалывались от него.

Недовольство безрезультатными и жестокими действиями Шамиля было у чеченцев еще в разгар движения. Так, из журнальных записей Галафеева за октябрь 1840 года, например, узнаем, что Шамиль «упрекает чеченцев в малом ему содействии и в намерении покориться, они же его — в бессилии и бедствиях, нанесенных им без возможности когда-либо и чем-либо их за это вознаградить, тогда как во время иx покорности русскому правительству многие из них щедро награждались».

Шамиль заставлял непокорных и нежелающих воевать чеченцев подчиняться его власти. «Чтобы еще более утвердить власть свою, — писал Граббе в своем рапорте военному министру Чернышеву 25 октября 1840 года, — Шамиль употребляет самые насильственные средства: берет аманатов, предает смерти изъявляющихся покориться, жгет деревни и села, принуждает чеченцев отсылать в горы свои семейства и имущества и угоняет скот. Поступки эти производят ропот, особенно между чеченцами Надтеречными, привыкшими уже к жизни оседлой, а теперь лишенных почти всякой собственности и принужденных повиноваться всем требованиям возмутителя (Шамиля.— Ред.)».

Разочаровавшись в Шамиле и поняв бессмысленность дальнейшего сопротивления, горцы целыми аулами отказывались воевать и переходили на сторону русских.

Затяжная и изнурительная война, в которую так и не удалось вовлечь осетин, кабардинцев и другие народы, была без надежной. Что касается ингушей, то они вообще упорно отказывались воевать. Характерен в этом отношении такой факт. В апреле 1846 года Шамиль вторгся в Кабарду, чтобы взять Нальчик. Русское командование, мобилизуя свои силы, ожидало подкрепления из Грузии по Военно-Грузинской дороге. Узнав об этом, Шамиль отправил наиба Нур-Али-муллу с большим войском, чтобы перекрыть дорогу и тем самым перерезать пути между Грузией и Владикавказом. Но ингуши и осетины сорвали планы Шамиля, не пропустив его наиба через свои ущелья.

Военные действия Шамиля во второй период принимают характер разрозненных партизанских выступлений, не дающих эффективных результатов. Отчаянные попытки Шамиля сохранить за собой подвластные аулы Чечни и Дагестана терпят крах. Официальные документы 1846 года, исходящие от русских военачальников, изобилуют сообщениями, что «довольно значительное число чеченцев желает к нам переселиться», но «успеху переселения препятствуют наибы, которые, волнуя народ обещанием помощи от Шамиля и заготовлением для сборищ, грабят всех тех, кои желают к нам переселиться», что «почетнейшие чеченские старшины… объявили непременное желание покориться нашему правительству всем народом Малой Чечни».

Русское командование, осуществляя взятый курс медленного, но непрерывного наступления, постепенно сжимало кольцо окружения вокруг оставшихся верными Шамилю сил, которых становилось все меньше и меньше. Но, отступая, горцы оказывали упорное, героическое сопротивление царским войскам, отстаивая каждый свой аул до последней возможности,

Так защищался аул Салты на юге Дагестана, являвшийся центром восстания горцев. Поход на Салты начался 25 июля 1847 года под непосредственным командованием наместника Кавказа Воронцова. Но лишь 14 сентября после неоднократных атак и кровопролитных сражений, продолжавшихся по нескольку часов подряд, понеся большие потери (1200 человек убитыми и ранеными), войска Воронцова вошли в аул Салты, оставленный его храбрыми защитниками.

Отмечая героизм защитников Салты, Воронцов писал военному министру: «При долголетнем опыте мне редко случалось видеть неприятеля более упорного и стойкого, как гарнизон укрепления Салты, который составлен был из лучших и храбрейших людей Дагестана. Упрямое сопротивление этого гарнизона превосходит все, что в европейской войне может быть известным».

Падение аула Салты удручающе подействовало на горцев и сильно поколебало их доверие к Шамилю, который продолжал терпеть одно поражение за другим.

В июне 1848 года русские взяли неприступный до того аул Гергебиль. Это способствовало еще большему падению авторитета Шамиля у горцев. Чтобы укрепить свое пошатнувшееся положение, имам решил любой ценой одержать победу. Для этого он предпринял отчаянную, но безуспешную попытку штурмом овладеть небольшой русской крепостью Ахты. Отброшенный от нее, Шамиль ушел в Прикаспийский край, выжидая удобного момента для возобновления наступательных действий. Но события развертывались не в его пользу. Вся Малая Чечня отошла от него и покорилась русским. Уже в своих письмах Ермолову в 1848—1849 годах Воронцов писал: «Малая Чечня у нас… в руках, а Большая не долго будет нам сопротивляться и… последует тому же примеру, Шамиль в Чечне не имеет никакого доверия и общего содействия не встречает».

Один из царских военачальников генерал Аргутинский-Долгоруков в своем рапорте Воронцову 13 апреля 1851 года сообщал, что «положение Чечни… крайне озабочивает Шамиля, который… предложил им (чеченцам. — Ред.) выселиться в горы, но они весьма здраво ответили ему, что до сих пор горцы сами частью снабжались хлебом из Чечни и потому выселить чеченцев в горы значило бы увеличить там число голодных. Вообще заметно, что чеченцы уже до крайности отягощаются игом Шамиля и немалая обнаруживается у них готовность передаваться нам, чтобы положить конец этим бедствиям».

Через 4 дня Аргутинский-Долгоруков вновь сообщает, что чеченцы «уже во время похода оказывали явные ослушания своему имаму, видя, что все его заверения защищать их и отстоять их леса на деле не только не подтвердились, а еще ввели их в страшную потерю людей». «Чеченцы, — продолжает генерал, — опасаясь потерять последние свои пахотные земли… и уже не надеясь на защиту Шамиля, хотят выселиться к нам».

Шамиль утратил свой авторитет среди чеченцев и терял его среди соотечественников-дагестанцев, которые выражали открытое недовольство имамом. Вот, например, характерное показание на этот счет одного из мусульманских духовных лиц эффенди Халида, относящееся к февралю 1853 года: «В настоящее время в нагорных обществах Дагестана господствует всеобщее уныние, близко подходящее к отчаянию. Непрерывная война истребила весь цвет горского народонаселения; люди влиятельные, умом и храбростью своею поддерживающие дух независимости в народе, или погибли в боях с русскими, или подавлены мрачною подозрительностью Шамиля, который в каждом сильном человеке видит опасного для себя соперника. Терроризм, составляющий его могущество, в последнее время принял еще более нестерпимый характер».

В такой критической и тревожной обстановке, чтобы удержаться и восстановить свое прежнее положение и влияние среди горцев, Шамиль пытался заручиться поддержкой зарубежных государств и получить от них помощь для продолжения борьбы против России. Свои надежды он возлагал, в частности, на султанскую Турцию, которой всячески помогали англо-французские колонизаторы, рассчитывавшие руками Турции и горских народов Кавказа добиться осуществления своих внешнеполитических захватнических целей на Востоке.

Еще с 1834 года на Кавказе орудовал турецкий агент Гаджи-Юсуп, который в 1840 году сблизился с Шамилем. Но Турция и не могла оказать эффективной помощи горцам в их освободительной борьбе. А это вызывало недовольство со стороны Шамиля и его сподвижников. Вот, например, с каким негодованием говорил он о султане и турках в беседе со своим пленником князем Орбелиани в 1842 году: «Они хуже гяуров. Ох, если бы они попались в мои руки, я изрубил бы всех на двадцать четыре куска, начиная с султана. Он видит, что мы, его единоверцы, ведем столько лет борьбу с русскими за бога и за веру, что же он нам не помогает?»

Но Шамиль продолжал обращаться к Турции. В 1843 году он от себя и от имени своих сподвижников писал султану: «Теперь неверные стали сильнее против нас, и наше положение сделалось стеснительнее, а поэтому мы вместе просим тебя доставить нам помощь и принять нас под тень своего крыла. Мы по нашему убеждению считаем себя твоими подданными. Если справедливы предания и изречения пророков, то нет нам другого пристанища и убежища, как у тебя… Если добра не сотворишь, то нет сомнения в неизбежной гибели этого народа; какой ответ ты дашь благословенному пророку на том свете, когда он станет взыскивать с тебя за удержание помощи своей от нас, заслуживших таковую по вере».

Шамиль и другие руководители горцев обращались с письмами к султану и в последующие годы.

Воспользовавшись тем, что Крымская война (1853—1856 годы) поглощала основные военные силы и ресурсы России, Шамиль старается активизировать действия против царских войск на Кавказе. В свою очередь турецкие, английские и французские агрессоры пытаются использовать недовольство горцев царской Россией в своих интересах.

Султан даже просил Шамиля помочь Турции «прогнать русских», обещая сделать его правителем всего Кавказа с титулом короля Закавказья и присвоением звания генералиссимуса. Шамиль действительно дважды — в 1853 и 1854 годах — вторгался в пределы Закавказья, намереваясь взять его административный центр Тифлис и затем соединиться с англо-франко-турецкими союзническими войсками, высадившимися на Черноморском побережье. Но, получив оскорбительные упреки от турецкого командования за его несогласованные действия, обиженный Шамиль возвратился в Дагестан, решив больше не содействовать союзникам.

Шамиль не смог воспользоваться Крымской войной еще и потому, что горские массы не хотели, да и не могли вообще поддерживать его широкие наступательные действия. Это отмечали и современники — участники войны. Адмирал Лайонс, например, писал, что горцы «начисто отказываются от соединения с турками для войны с Россией», они питают «непримиримую ненависть… к туркам», — подчеркивал английский разведчик Олифант. Отсюда понятно, почему К. Маркс указывал, что «перспектива присоединения к Турции… отнюдь не приводит их (горцев. — Ред.) в восторг».

Горцы ненавидели любой гнет, с чьей бы стороны он не. исходил, и боролись за свою свободу, за вольную жизнь. И совершенно прав А. Д. Даниилов, когда писал, что «восставшие горцы стремились использовать любую помощь, в том числе и от султанской Турции, но они боролись против колонизаторов не для того, чтобы подчинить свою родину турецкой империи» или власти англо-французских колонизаторов. Этого, бесспорно, не хотел и Шамиль, хотя он безрезультатно ждал от них помощи.

Новый главнокомандующий на Кавказе генерал Н. Н. Муравьев особо отмечал, что «горцам, воюющим с нами за независимость, равно противно было всякое иго и что введение порядков, которые они могли ожидать от наших врагов (Турции и Англии. — Ред.), столько же было бы для них тягостно, как и наше владычество». И далее: «Шамиль, руководствуясь, быть может, подобными мыслями, имел к соперникам нового рода едва ли еще не большее отвращение, ибо он мог ожидать, что мнимые благотворители — союзники — хотя б то были единоверные ему турки, потребуют от него покорности». Шамиль выражал недовольство султаном за его невнимательность к себе, за то, что он не оказывал существенной помощи горцам в их борьбе против России. Сам султан признавал, что Шамиль воевал «без посторонней помощи, кроме как от бога».

Так, потеряв опору в широчайших горских народных массах и никогда не имея реальной помощи извне, Шамиль и возглавляемое им движение шли к своему неизбежному концу под все усиливающимися ударами царских войск.

По окончании Крымской войны царское правительство получило возможность сконцентрировать большие военные силы на Кавказе и усилить нажим на восставших горцев, число которых к тому времени резко сократилось из-за больших потерь в прежних боях и особенно отхода от Шамиля целых районов. Со своими немногочисленными сторонниками он скрывался в горах Аварии и Чечни.

Царские войска под руководством нового наместника на Кавказе генерала Барятинского в конце 1856 года начали последнее, решающее наступление, медленно, но планомерно продвигаясь вперед, сужая кольцо блокады. По плану Барятинского, наступление на непокорных горцев началось одновременно в трех направлениях: с запада — со стороны Чечни (войска Евдокимова), с востока — из прикаспийских районов Дагестана (войска барона Врангеля) и с юго-запада — со стороны лезгинской кордонной линии (войска князя Меликова). Организуя трехсторонний поход, Барятинский обратил особое внимание на наиболее «беспокойную» Чечню, плоскостная часть которой уже в 1858 году полностью отошла от Шамиля. Это еще больше ухудшило его положение.

Стесненный со всех сторон, Шамиль бросался из стороны в сторону, тщетно пытаясь сплотить горцев. Затем он окопался в своей резиденции Ведено, а после ее взятия русскими 17 марта 1859 года с 400 своими приверженцами ушел в Гуниб, думая там укрепиться и защищаться. После кратковременного, но упорного сопротивления 25 августа 1859 года пал и этот последний оплот восставших горцев; Шамиль сдался в плен царским войскам.

Так закончилась двадцатипятилетняя упорная и изнурительная героическая борьба горцев Дагестана и Чечни под руководством Шамиля. Эта борьба не прошла даром. Она основательно расшатала устои царизма, заставила его вечно бояться воинственных горцев, не раз еще поднимавшихся на борьбу за свои права. Горские же народы в сложившихся для них конкретно-исторических условиях могли достигнуть своей цели — освобождения от тяжелого гнета царизма и местных угнетателей, лишь идя вместе с русским народом.

Идеология мюридизма не только мешала сближению горских трудящихся масс с великим русским народом, но она одновременно была серьезным тормозом на пути объединения самих горских народов.

Идеология мюридизма помешала Шамилю — этому бесспорно выдающемуся и талантливому военачальнику, сделать правильный выбор между господствующими классами, против которых он выступал на первом этапе движения, и простыми горцами-крестьянами.

Основанный на идейных принципах мюридизма имамат Шамиля не содержал в себе ничего народного. Хотя попытку государственного объединения горцев можно считать положительным явлением, но созданное военно-феодально-теократическое государство типа восточной деспотии со всеми ее жестокостями и безраздельно господствующей волей единодержавного властителя было тяжелым испытанием для горцев.

Социально-классовую основу имамата составляло богатое феодализирующееся узденство и довольно многочисленное мусульманское духовенство, интересы которых охранялись при помощи целой системы законодательства, основанного на шариате.

Имамат был разделен на военно-административные районы — наибства, число и размер которых менялись в зависимости от увеличения или уменьшения подвластной территории.

Число наибств колебалось в пределах от 30 до 50. Во главе на- ибств стояли наибы, назначенные Шамилем главным образом из духовенства. Территория Чечни как неотъемлемая часть имамата была разделена на ряд самостоятельных наибств.

По данным известного дореволюционного кавказоведа А.П. Берже, Шамиль в 1842 году разделил Чечню на три наибства: Мичиковское во главе с наибом Шуаиб-муллой, Большой Чечни, возглавляемое наибом Иссой, и Малой Чечни, наибом которого был назначен Ахверды-Магома. Однако последний вскоре умер от раны, полученной при набеге на аул Цори. На его место был перемещен наиб Большой Чечни Исса, а на место Иссы назначен Суаиб, который затем погиб в бою во время продвижения русских войск из Дарго в Герзель-Аул. В 1843 году, после убийства (из-за кровной мести) мичиковского наиба Шуаиб-муллы, Шамиль, для того чтобы лучше наблюдать за беспокойной и недовольной его властью Чечней, произвел там некоторую реорганизацию наибств по линии их разукрупнения и назначил во главе каждого наиболее преданных людей. Наибства Мичиковское и Большой Чечни были разделены на две, а наибство Малой Чечни на четыре части.

В 1845 году Большая и Малая Чечня с обществами Мичиковским, Качкалыковским и Ичкерийским были разделены на семь наибств. В 1846 году образовались еще три наибства: Шатоевское, Шубутоевское и Чеберлоевское. В дальнейшем, исходя из военных условий, число наибств сокращается. Уже в 1850 году в Малой Чечне остались два наибства: Гехинское во главе с Саибдуллой и Гойтинское во главе с Шуаипом, а в Большой Чечне — три: Аргунское, руководимое наибом Талгиком, Сунженское, возглавляемое наибом Тарамом, и Мичиковское во главе с наибом Гехой. Некоторые дулы имели своих наибов.

Часть наибов пала в боях с русскими, некоторых Шамиль сместил. В целом же система управления была шаткой и едва пережила своего организатора. За все время существования имамата Шамиль имел до 152 наибов. Наибы наделялись правами неограниченной административной, военной и судебной власти. Они собирали налоги, формировали ополчения, наказывали нарушителей шариата. При каждом наибе были специальные должностные лица: кади — судья, муфтий — высшее духовное лицо, татель — блюститель религиозных правил и нравов и другие, а также отряд вооруженных мюридов до 50 человек и палачи.

Наибы злоупотребляли своей властью для личного обогащения и вскоре превратились в настоящих феодалов — угнетателей народных масс. Правда, Шамиль пытался несколько ограничить власть наибов, а наиболее необузданных из них смещал и наказывал. Существовал даже специальный институт осведомителей — мухтасибов, которые обязаны были следить за наибами. Но ограничительные меры Шамиля нисколько не мешали наибам быть полновластными хозяевами в своих наибствах и жестоко эксплуатировать горцев.

Наибства на некоторое время Шамиль свел в четыре губернии во главе с губернаторами, или мудирами, но затем губернии были ликвидированы.

Помимо постоянно действующего совета—Диван-ханы, Шамиль периодически созывал съезды наибов и других должностных лиц для решения вопросов чрезвычайной важности.

Имамат имел свои вооруженные силы — регулярные войска, состоявшие преимущественно из конницы (более 5 тысяч человек), а также пехоты — ополчения, во главе которых стояли наибы — пятисотники, сотники, пятидесятники и десятники. Главою всех войск был имам Шамиль. Он имел и свою личную гвардию из наиболее преданных мюридов в составе 1000 человек муртазикатов, среди которых было много чеченцев. В имамате производили порох, холодное и огнестрельное оружие, здесь было отлито несколько десятков (до 50) пушек.

Для покрытия расходов имамата Шамиль создал государственную казну — байтул-мал. Она пополнялась из различных источников. Главные из них составляли налоги, военная добыча, многочисленные штрафы и всевозможные сборы с населения. Все эти поступления носили как натуральный, так и денежный характер. Население имамата обязано было платить зякат — десятую часть всех своих доходов, харадж-—подать за пользование горными пастбищами, хамус — пятую часть военной добычи и др. Помимо прямых обложений, широко практиковались и чрезвычайные сборы, вызванные нуждами войны.. Такие сборы производились главным образом хлебом, основным поставщиком которого была Чечня.

«Шамиль, — писал Ржевусский в 1882 году, — сначала покупал хлеб по вольной цене, потом назначал таксу, не выгодную для чеченцев, и, наконец, стал собирать хлеб без платы с каждого двора в виде подати».

Взимаемые с населения средства расходовались не только на общегосударственные и военные нужды, но и на содержание наибов.

Система управления и внутренняя жизнь имамата регламентировалась специальными законодательными установлениями, вытекавшими из принципов шариата и известными под названием низамы. Эти низамы касались многих сторон жизни, в частности организации вооруженных сил; они регламентировали судебное производство, налоговое обложение, штрафы и наказания, распорядок домашнего быта, положение женщины и др.

Из сказанного следует, что вся тяжесть деспотического режима имамата невыносимым бременем ложилась на плечи трудящихся горцев, порождая среди них недовольство.

Примечания:

1 В. И. Ленин. Критические заметки по национальному вопросу. Соч. Изд. 5-е. Т. 24, стр. 131—132.

2 В. И. Ленин. К вопросу об общенациональной революции. Соч. Изд. 5-е. Т. 15, стр. 276—277.

3 К. Маркс и Ф. Энгельс. Объявление войны. — К истории возникновения восточного вопроса. Соч. Изд. 2-е. Т. 10, стр. 167.

Источник:
Очерки истории Чечено-Ингушской АССР. Т.I. Грозный, 1967. Стр. 96 – 114.