XVIII — первая половина XIX века

В XVIII веке завершается процесс заселения чеченскими и ингушскими племенами плодородных плоскостных земель. В этих условиях основной отраслью хозяйства для значительной части вейнахов становится земледелие.

В горных районах земледелие получило меньшее развитие, ибо там обработка земли была исключительно тяжелой. Для того чтобы подготовить небольшой участок под пашню, нужно было освободить его от кустарника, леса и камней, разровнять крутые склоны, прорыть канавы для стока воды, укрепить и удобрить почву. Кроме горной сохи, мы не знаем, какими орудиями труда обрабатывали землю в горной местности.

Поскольку пригодной для обработки земли было мало, горные чеченцы и ингуши постоянно покупали хлеб у жителей плоскостных районов. Так, кавказовед XIX века А. П. Берже свидетельствует, что верхнеаргунские чеченцы «мало занимаются хлебопашеством и не имеют достаточно хлеба для собственного прокормления: они получают хлеб, соль и другие жизненные предметы от жителей нижних аулов». Плоскостные чеченцы и ингуши расширяли посевные площади, заимствовали от соседних народов более усовершенствованные орудия труда.

К концу XVIII века Сунженские и терские чеченцы освоили большие площади пахотных земель, луга и пастбища. Они имели виноградники, сады и огороды. В начале XIX века в жизнь чеченцев и ингушей прочно вошла кукуруза. Земли, занимаемые плоскостными чеченцами, кормили уже не только всю Чечню, но и соседние области.

Плоскостные чеченцы употребляли хлеб в пищу, продавали его и даже оплачивали религиозные требы. Из документов известно, что уже в начале XIX века чеченские муллы, помимо всего прочего, получали с каждого двора по 10 мер пшеницы, проса или ячменя.

Хлебопашество при большом количестве свободной земли расширялось все дальше на север, захватывая побережье реки Терека. Гребенские казаки, еще в XVI веке появившись в районе реки Терека, также стали заниматься обработкой земли. С увеличением населения земледелие распространяется до берегов Каспийского моря.

В жизни чеченцев, ингушей и гребенских казаков немалую роль играло и скотоводство. Оно было развито повсеместно как в горах, так и на плоскости. У чеченцев и ингушей скотоводство по-прежнему носило отгонный характер; с наступлением лета скот угоняли в степь или горы, осенью его держали на открытых местах, а зимою — в селениях. Разведению скота придавалось большое значение. Это видно хотя бы из того, что чеченцы для своего скота заготовляли на зиму сено. Еще в середине XVIII века Военная Коллегия распорядилась у непокорных чеченцев сено уничтожать, хлеб топтать, а жилища разорять и жечь. Во время Кавказской войны почти во всех донесениях говорилось, что при взятии аулов уничтожались не только запасы хлеба, но и сена.

По-видимому, одной из продуктивных и развитых отраслей животноводства у ингушей и чеченцев было овцеводство. Во многих захоронениях эпохи позднего средневековья вплоть до XVIII века археологи находят ножницы для стрижки овец. Овца давала не только мясо, но и шерсть для изготовления сукна, бурок, а также овчины. Овцы требовали меньше ухода, они были не прихотливы к корму, их можно пасти не только на равнинной плоскости, но и в горах, тогда как для крупного рогатого скота нужен тщательный уход, хорошие пастбища, обильные корма. Несомненно у чеченцев и ингушей было развито коневодство. Любовь чеченца-джигита к прекрасной лошади хорошо всем известна из чеченского фольклора и художественной литературы русских писателей, живших на Кавказе.

Однако, говоря о земледелии и скотоводстве, нельзя преувеличивать их уровень развития, особенно в горной местности. Патриархально-родовые пережитки прошлого и довольно примитивная техника труда тормозили рост производительных сил в сельском хозяйстве. У чеченцев и ингушей (так же как и у казачества) скотоводство в основном носило экстенсивный характер: они не занимались улучшением породности скота, овцы и коровы были самых простых пород, малопродуктивные.

Чеченцы и ингуши знали много видов ремесел, чему способствовала местная сырьевая база. В XVIII веке ремесло носило натурально-потребительский характер и только отдельные виды изделий производились на рынок. В первой половине XIX века увеличивается количество ремесленных изделий и видов ремесел. В чеченских аулах делались хорошие сабли, кинжалы и другое оружие. Лучшими оружейниками были ауховцы, но славились не только они. Властов писал, что «в центре чеченского народонаселения сохранились оружейники, которые по неизменяемому обычаю своих отцов подделывают шашки, называемые волчками, с изображением волка». По-видимому, эти сабли высоко ценились, и потому из поколения в поколение на них ставилась зарекомендовавшая себя ремесленная марка с изображением волка.

Оружейное ремесло у горцев существовало очень долго. В 1897 году один из кавказских краеведов писал, что «еще в самое недавнее время во многих аулах Терской области выделывались очень порядочные клинки; наибольшею известностью пользовались клинки атагинских мастеров, попавших даже в казачьи песни».

Кроме оружия, в Чечено-Ингушетии производились сельскохозяйственные орудия и предметы домашнего обихода. Среди горцев были искусные мастера по изготовлению бурок, сукна, ковров, паласов, кошм и т. д. Значительная часть этих изделий предназначалась для домашнего обихода, а часть шла на продажу. Чеченские бурки славились на весь Северный Кавказ. Существовали и такие виды ремесел, как производство сафьяна, подошвенных кож и обуви. Кроме того, в чеченских и ингушских селениях изготовлялись деревянные изделия — доски, таркалы, вилы, лопаты, кадушки, посуда и т. п. Были распространены и другие ремесла — гончарное, портняжное, скорняжное, резьба по камню, изготовление конской сбруи и т. д.

Чечено-ингушское население в XVIII веке и первой половине XIX века было не однородным в социально-экономическом отношении. Чеченцы и ингуши активно осваивали плоскостные земли, что имело прогрессивное значение в развитии производительных сил общества. Земледелие, скотоводство и другие отрасли хозяйства, а также ремесла шли по восходящей линии. Развивался обмен и торговля. Правда, степень и темпы экономического развития чечено-ингушского общества отставали от соседних народов, в частности Дагестана, Осетии и Кабарды. Там уже складывались феодальные отношения, рельефно выделялись два антагонистических класса — феодалов и зависимых от них крестьян. В Чечено-Ингушетии феодальные отношения еще не приняли столь развитых форм, какие были у соседних народов. Здесь имелись свои причины, корни которых уходят в глубокую древность.

Однако чечено-ингушское общество в целом развивалось по тем же социально-экономическим законам, что и другие народы. В далеком прошлом у чеченцев и ингушей существовали роды, а в описываемый период тайпы. В начале господствовала родовая, а на последнем этапе семейная община.

По определению Ф. Энгельса, патриархальная домашняя община «образовала переходную ступень от семьи, возникшей из группового брака и основанной на материнском праве, к индивидуальной семье современного мира»1.

Семейная община возникла и развивалась в результате дальнейшего прогресса производительных сил общества, появления мотыжного и особенно плужного земледелия, которое становилось в пределах общины делом одной семьи. Мужчина теперь глава семейства. Женщина попадает в угнетенное положение.

На определенном уровне общественного развития в отдельных семьях накапливаются богатства, а имущество переходит по наследству от отца к детям. Некоторые черты семейной общины были присущи чеченцам и ингушам в XVII веке и в последующий период, однако малая семья у них утвердилась уже с давних времен.

С увеличением населения, появлением сильных фамилий началась борьба за пахотные и пастбищные земли, за подчинение одного рода другим. В целях обогащения и уничтожения своих противников чеченцы убивали друг друга, а пленных продавали в рабство. Знатные и славные бяччи (военные вожди) собирали дружины, своими набегами разоряли аулы, уводили скот и пленных. Многие бяччи превращались в феодализирующуюся верхушку, которая чванилась своей властью и богатством.

У чеченцев были рабы, они использовались как рабочая сила и продавались как товар. Имея стада скота, пастбищные земли и другое богатство, сильные и знатные использовали в своем хозяйстве труд рабов и бедных односельчан. Эти социальные явления бесспорно свидетельствуют о классовом характере чечено-ингушского общества, к которому с полным основанием могут быть применены слова Ф. Энгельса: «Различие между богатыми и бедными выступает наряду с различием между свободными и рабами»2.

Купля и продажа рабов, наличие рабского труда в хозяйствах богатых чеченцев и ингушей разлагали семейную общину, порождали социальное неравенство. Появлялись новые формы общественных отношений — территориальная, или сельская, община, хотя еще сохранилась коллективная собственность на леса, пастбища, выгоны и неподеленную пахотную землю; укреплялась парцеллярная обработка земли и частное присвоение ее плодов.

Территориальная община, сохранявшаяся у горных чеченцев и ингушей длительное время и в наиболее чистом виде, стояла на пути новой феодальной общественно-экономической формации. Устойчивости дофеодальных порядков в горной Чечне и Ингушетии способствовали также естественно-географические условия. В высокогорных местах и глубоких ущельях не могло сложиться крупное поместное хозяйство — там не было обширных пахотных земель для широкого применения труда крепостных крестьян. С переселением же чеченцев и ингушей на плоскость в XV—XVII веках и особенно в XVIII и первой половине XIX века навсегда рушатся старые родовые связи и родовые отношения. «Когда члены фамилий умножились так,— пишет У. Лаудаев, — что трудно было проживать на прародительской земле, то они отыскивали себе и другие места, а потому стали разъединяться и становились незнакомыми один другому». Завладев плоскостью, продолжает он, чеченцы начинают строить большие аулы, причем селятся в них по нескольку фамилий вместе, а не по одной, как было прежде, в горах.

На плоскостных землях образуется сельская, или соседская, община, которая способствует становлению частной собственности. По определению К. Маркса, земледельческая община является «последней фазой первичной общественной формации… т. е. переходом от общества, основанного на общей собственности, к обществу, основанному на частной собственности»3.

Чеченские и ингушские сельские общины на протяжении длительного времени были жизнеустойчивыми. Их поддерживали сами трудовые массы, которые вместе боролись с наводнениями, строили ирригационные системы и т. д. Прочные основы сельской общины мешали быстрому закрепощению трудящихся масс. И все-таки с расселением чеченцев и ингушей на плоскости часть их попала в некоторую феодальную зависимость от пришлых владельцев.

«Народ ингуши, известный также под именем кистов или киштинцев, — пишет П. Г. Бутков, — обитающий между рек Терека и Сунжи, будучи трудолюбив и покоен, искал освободиться от притеснения кумыков (Аксаевских) и кабардинцев. Они взошли с просьбою о том к кизлярскому коменданту и по собственному их желанию приняты в 1769 году в российское подданство и дали аманатов».

В другом документе читаем, что в 1773 году ингушские старшины обратились к русским властям с просьбой оградить их от притеснений кабардинских феодалов.

В первой четверти XVIII века дагестанцы Айдемир и Мусал Чапаловы владели «знатною частью чеченцев». Кумык Айдемир Бардыханов завладел аулами Большой Чечен и Большие Атаги. Над брагунскими чеченцами стоял Мудар. Давлет-Гирей Черкасский из Кабарды владел чеченскими селениями Шали, Герменчук и др.

Трудно говорить о конкретных формах зависимости и тех повинностях, которые выполняли чеченцы и ингуши. В середине XVIII века у владельцев Айдемировых некоторые чеченцы числились узденями. Так, в одном документе того времени читаем, что «Шамурза Тамарзоев, уздень чеченского владельца Арасленбека Айдемирова из фамилии Цонторлы, а жительство имеет в дальних Чечнях». Этот факт примечателен тем, что горные чеченцы служили феодальным владельцам плоскостной Чечни в качестве узденей. Некоторые чеченцы не только признавали власть пришлых феодалов, но находились в прямой зависимости от них. Один из чеченцев Магома Казыев в 1757 году на допросе в Кизляре показал, что «холоп он природный чеченского владельца Алибека Казбулатова, деревни Алды». Можно предположить, что зажиточная часть чеченцев-узденей находилась в вассальной зависимости от феодалов, другая (основная) часть выполняла договорные повинности в пользу пришлых феодалов, а третья (незначительная) часть холопов находилась в полном подчинении владельца.

Мы не знаем размеров оброков, платимых пришлым феодалам. В древнее время, говорит У. Лаудаев, часть чеченских племен платила дань аварскому хану обыкновенно в зависимости от количества голов рогатого скота, овец, лошадей и пр. В изучаемое время зависимые чеченцы, возможно, несли те же феодальные повинности.

В 1757 году чеченцы восстали против пришлых феодалов и прогнали их со своей территории. Русский царизм, верный своей политике, наказал непокорных чеченцев и заставил снова принять кумыкских, кабардинских и других феодалов. В 1774 году чеченцы вновь восстали и опять были жестоко подавлены.

Кроме пришлых кабардинских и кумыкских феодалов, появляются свои ингушские и чеченские феодалы. Если в XVI— XVII веках существовали горские владельцы, довольно ограниченные в своих правах, то в XVIII веке они уже превратились в настоящих феодалов, имевших большие права в отношении подвластного населения. Типичными феодалами были предки офицера-ингуша Базора Мамилова. Правда, в его родословной, написанной в 1859 году на имя Комитета по разбору личных и поземельных прав туземцев, много спорного и нереального. Однако ясно, что род Мамилова среди кистинцев «считался одним из первых», где предки именовались не иначе, как иечкиэли, то есть владетельные князья, и что «ни одно дело, какого-либо оно роду ни было, не решалось без рассмотрения наших предков и по приговору же их кончалось». По воле Мамиловых собиралась дружина для защиты владений, по их воле запрещалось жителям охотиться в недозволенных местах. Для поднятия своего авторитета в глазах простого народа Мамиловы роднились с кабардинскими князьями. Предки Мамилова имели земли и башни, которые являлись защитой не только от неприятеля, но и от своих подвластных людей.

Верхушка и старшины назывались лучшими и почетнейшими людьми; царское правительство стремилось склонить их на свою сторону. В 1811 году генерал Тормасов писал есаулу Чернову: «Весьма согласен я на то, чтобы склонить главнейших чеченских старшин и их духовенство на пользу нашу предполагаемым вами награждением: важнейшим из них, вами в рапорте поименованным, дать по 250, а другим по 150 р. с. (рублей серебром. — Ред.) единовременно».

Суммы, предназначавшиеся для выдачи чеченским старшинам, для того времени были крупными. В другом документе за 1829 год читаем, что известный Бей-Булат «с 105 старшинами и почетными чеченских деревень жителями прибыл в Тарку к шамхалу». В 1845 году в письме военному министру Чернышеву наместник Кавказа Воронцов писал: «Большинство жителей Малой Чечни и в особенности люди зажиточные и пожилые действительно желают покориться нашему правительству».

Наконец, можно привести еще один документ, который свидетельствует о разнице между рядовыми чеченцами и старшинами. Когда распределяли пашни и сенокосы, то старшины получали «по пяти частей покоса и по пяти частей пашни». Таким образом, они имели больше пахотных земель и покосов по сравнению с рядовыми горцами. Почетные старшины и богатые люди — это феодализирующаяся верхушка чеченского общества.

О богатстве чеченской верхушки говорит и такой факт. В 40-х годах сторонники Шамиля убили у чеченца Алигука Нугова 4 лошади и угнали 14 лошадей, 90 голов крупного рогатого скота и 120 овец. Этот же Нугов в 1850 году приютил в своем ауле мать убитого противника, дав ей на обзаведение 400 рублей серебром.

Бедняки-чеченцы, лишенные земли и средств к существованию, вынуждены были уходить на заработки. Уже в начале XIX века многие чеченцы нанимались в Кизляре батраками для ухода за виноградниками. В 40-х годах ежегодно уходило в Кизляр на заработки до 18 тысяч горцев, среди них и чеченцы.

Все это свидетельствует о глубоком разложении патриархальных отношений и далеко зашедшей имущественной и социальной дифференциации в чеченском обществе.

Документы прошлого со всей очевидностью говорят о наличии феодальных отношений в Чечне, хотя они и переплетаются с патриархальными пережитками.

Сулейман Чуликов, будучи в 1859 году офицером, писал царским властям, что его отец еще в 1809 году вышел с гор вместе с несколькими чеченскими семьями и поселился с ними на правой стороне реки Терека возле станицы Ищерской. Сам аул, «который и поныне существует», назван Чулик-Юрт. Отец Чуликова (впоследствии поручик царской службы) «имел в собственном владении тот аул и принадлежащую к нему часть земли, называемой Бехин-Беной, на которой он занимался ежегодно сенокосом, и жители всегда повиновались ему как владельцу аула». Эта земля, площадью в одну версту длиною и в три вепсты шириною, перешла по наследству поручику Сулейману Чуликову.

Майор Гонжуев в своем прошении к царской власти писал, что его предки происходили из «природных узденей чеченского народа». Прадед Сайтов, «живя с народом около реки Терека, принес с ним покорность» правительству Екатерины II, был «вожаком» русских войск и «за особое усердие» в 1797 году произведен в прапорщики, что давало ему право на потомственное дворянство. «Следовательно, — пишет Гонжуев, — степень русского потомственного дворянства моего дома считается более 60 лет». Дед Гонжуева также был офицером царской службы. Отец его — Кургача Гонжуев — в 1805 году начал службу в горском казачьем полку казаком, затем был переводчиком и за 43-летнюю службу получил звание войскового старшины, много орденов и медалей. В 1837 году в числе других горцев его представили царю во Владикавказе и наградили бриллиантовым перстнем стоимостью в 500 рублей ассигнациями.

Ротмистр Лаудаев говорит, что прадед его — чеченец Ногай-Мирза — пользовался собственною землею в Ичкерии, откуда он переселился на Терек, где, служа русскому правительству, получил позволение основать аул, существующий и поныне под его именем Ногай-Мирза-Юрт. Земля же, которой он владел в Ичкерии, осталась за ним. Он сам и его потомство получали плату от ичкериицев. Дед и отец Лаудаева «пользовались в ауле нашем Мирза-Юрт своими правами владельца и считались старшинами всего аула… Истинность об этом могут подтвердить все жители Надтеречных аулов».

Капитан Ногаев утверждал, что его предки из фамилии Харачой «с незапамятных времен владели землею Харачой, и доныне существующей». Затем («в древних еще летах») они переселились на реку Мичик возле Качкалыковского хребта, где жили много лет, владея как подножьем, так и вершиной этого хребта. До восстания 1840 года в Чечне «как предкам отца моего, так и ему жители, пользовавшиеся его землею, платили ясак (подать. — Ред.) по существующим обычаям», — писал Ногаев. Сам же Ногаев в 1839 году «в числе других детей почетнейших чеченских фамилий» был отправлен для обучения в дворянский полк, а затем назначен на царскую службу.

Как видно из приведенных документов, владельцы, покидая горы и уходя на равнину, сохраняли свои права на старые земли. Царизм всячески поощрял эту практику, рассматривая феодалов как свою опору.

Пока точно не установлено, какие повинности выполняли крестьяне-горцы в пользу феодалов, а также размеры ясака. По-видимому, формы зависимости в каждом конкретном случае были различные. Говоря об основных чертах барщинного хозяйства и о личной зависимости крестьян, В. И. Ленин писал, что формы и степени этой зависимости могут быть самые различные, «начиная от крепостного состояния и кончая сословной неполноправностью крестьянина»4.

Социальное расслоение происходило и среди терского казачества. Казачья старшина (атаманы, есаулы, хорунжие и др.) захватывает власть в свои руки и эксплуатирует беднейшие слои. Верхушка казачества всеми способами пыталась войти в число российских дворян. В списках кизлярских дворян за 1794—1795 годы значатся выходцы «из казачьих детей»: войсковой атаман семейного Терского войска Сурков, поручик Кузнецов, знаменщик Ахматов, прапорщик Ефимов, Гребенского войска войсковой атаман Сахин, капитан Фролов, прапорщик Малонченков, войсковой хорунжий Лысов, сотник Борисов, станичный атаман Мельников, прапорщик Ергушер.

В начале XIX века казачья старшина покупает для своих огромных хозяйств крепостных крестьян. Богатое казачество использует труд беглых крестьян, калмыков, ногайцев, чеченцев, кумыков и многих других.

Среди гребенского казачества возникает резкая имущественная дифференциация. Так, в станице Червленной в 30-х годах XIX века 19 офицерских хозяйств имели 425 лошадей, а 550 казачьих хозяйств — только 436, то есть у офицерства на хозяйство приходилось 22 лошади, в то время как многие рядовые казаки были безлошадными.

В 1838 году в станице Червленной насчитывалось 3300 овец, принадлежащих только 10 казачьим хозяйствам. Уже в 1812 году казачьи станицы Гребенского войска имели 9 конных заводов, принадлежащих казачьей верхушке. То же самое можно сказать о виноградниках. Богатые казаки — Иничкин, Мартынов, Пашков и Сухов — в 30-х годах XIX века имели от 8 до 18 десятин виноградников.

Таким образом, в станицах гребенского казачества на одном полюсе были богатые казаки, имевшие по 100 лошадей, по 400 овец и много другого скота, большие виноградники и хорошо возделанные земли, а на другом — неимущая голытьба и бедняки, владевшие одной лошадью, одним рабочим быком и небольшим виноградником.

Примечания:

1 К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т. 21, стр. 62.

2 Там же, стр. 163.

3 К. Маркс и Ф. Энгельс. Наброски ответа на письмо В. И. Засулич. Соч. Изд. 2-е. Т. 19, стр. 419.

4 В. И. Ленин. Развитие капитализма в России. Соч. Изд. 5-е. Т 3, стр. 185.

Источник:
Очерки истории Чечено-Ингушской АССР. Т.I. Грозный, 1967. Стр. 59 – 68.