Период XVI—XVII веков

В XVI—XVII веках основная территория, занятая поселениями чеченцев и ингушей, находилась, как и ранее, в горах, к востоку от верхнего течения реки Терека. Благодаря тому что русские, грузинские и дагестанские источники этого времени содержат значительное количество сведений об ингушах и чеченцах, возможно определить места поселений ряда чечено-ингушских племенных образований.

Самоназвание ингушей — галгай — отражено в грузинских источниках как глигви, в русских — как калки. Термин «галгай» имел и более узкое значение — название одного из основных ингушских родоплеменных объединений, которое занимало долину и ущелья по реке Ассе, притоку Сунжи, на участке между Скалистым и Передовым хребтами Кавказских гор. Обилие башен и родовых склепов в этой местности свидетельствует об ее давнем заселении.

Ущелье правого притока Терека — реки Армхи, или Кистинки, связывает долину Ассы с долиной Терека. В «Географии Грузии» царевич Вахушти указал название скалы в устье Кистинки — Джариехи. В XVIII—XIX веках в ущелье Кистинки находились поселения джерахов и кистов. Джерахов под названием «ероханских людей» упоминают и русские источники XVII века, а кистов — грузинские, которые так именуют несколько чечено-ингушских племенных групп, населявших пограничные Грузии районы хребта.

Ущелье реки Ассы связано перевальными путями с Хевсуретией, Пшавией и Тушетией на южных склонах Кавказского хребта. Часть вейнахов издавна расселилась по этим путям, отделившись от основной ингушской территории. Аулы кистинцев-мельхистинцев (цова-тушинская форма их названия — митхо) расположились в верховьях Аргуна, притока реки Сунжи. Кистины-бацби продвинулись южнее, в Тушетию, где получили название цова-тушин. Это переселение к концу XVI века уже завершилось: в 1589—1590 годах посланцы кахетинского царя Александра, которым он поручил провести с Терека в Кахетию русское посольство князя Звенигородского, советовали ему идти через Хевсуретию и Тушетию мимо Метцких и Бацких гребней (кистинских обществ Митхо и Бацби). Из Кахетии к Тереку от верховья реки Аргуна можно было пройти по рекам Аргуну и Сунже. Грузинский митрополит Епифаний, приехавший в Москву в 1665 году, воспользовался именно этим путем. По дороге из Тушетии к реке Аргун он миновал два кабака, то есть аула, «горских кистичан», очевидно, это были поселения кистин-мельхистинцев.

Приведенные из русских документов сведения показывают, что русским людям, жившим в крепостях по рекам Сунже и Тереку и в городках гребенских казаков, были известны некоторые родоплеменные группы высокогорной Ингушетии. Однако в русских источниках XVI—XVII веков ничего не говорится об ингушских поселениях на плоскости, не упоминается в них и аул Ангушти, название которого русские перенесли на весь ингушский народ.

Ингушские поселения в бассейне реки Ассы граничили на востоке через горный хребет с чеченским обществом Акко, занимавшим верховья реки Гехи, притока Сунжи. Часть аккинцев в XVI веке уже находилась на большом расстоянии от своей высокогорной родины, так как переселилась на восток, заняв предгорья по реке Яман-Су, между реками Аксаем и Акташем. Русские люди знали аккинцев под названием акочане, окозы, окуки (позже— аухи, ауховцы).

Река Фортанга — один из правых притоков Сунжи — в своих верховьях, в горах, принимает приток — реку Мереджу. Название горной речки указывает на места поселений чеченского тайпа Мержой (Мереджой). Служилые люди русского Терского города XVII века знали мереджинцев под названием мерези и указывали их местонахождение в «гребнях под снежными горами».

Долины рек Шаро-Аргуна и Чанты-Аргуна, образующих по слиянии реку Аргун, приток Сунжи, издавна заселены чеченскими племенными объединениями. Здесь много боевых и жилых башен, родовых склепов, могильников. Русские источники XVII века упоминают по Аргуну и Чанты-Аргуну шибутов (шибутян), «тшанских людей» (шатоевцев), Отчанскую землю (чантинцев), мулкинцев (мулков, мулкоев). В XVII веке твердо фиксируется переселение горных чеченских тайпов на север, к реке Сунже. К середине XVII века аулы шибутов приблизились к городам гребенских казаков, находившихся на правом берегу реки Терека, в гребнях между Тереком и Сунжей. Однако аул Чечен еще не был заселен, в 1665 году здесь находилось городище, то есть место бывшего укрепленного поселения.

Река Мичик, правый приток Сунжи в ее низовьях, указывает на места поселений чеченского общества Мичик, близкого к дагестанским феодальным владениям. В дагестанских источниках встречаются названия мичигиш, мичигизы, бичигизы, как общие для чеченцев. В русских источниках XVII века упоминаются мичкисские аулы, поблизости от реки Сунжи.

По преданию, выселение части аккинцев (окочан) на реку Яман-Су было вызвано столкновениями с соседними фамилиями, заставившими их уйти «под покровительство аварского хана». Исследователями названа другая возможная причина ухода — это нужда в пастбищах. На реке Яман-Су поселения аккинцев оказались вблизи дагестанских феодальных владений. Самым близким из них было сильное Эндерийское ханство (Эндери — «Андреева деревня», по русским источникам).

Во второй половине XVI века на Северном Кавказе, на реках Сунже и Тереке появились русские крепости. В это время аккинцы уже жили на реке Яман-Су и вступили в связь с русскими. В 1588 году в устье реки Терека был построен русский Терский город, то есть крепость, который просуществовал до первой четверти XVIII века, являясь центром связи Русского государства с народами Северного Кавказа и Закавказья. Под стенами Терского города в конце XVI века возникла слобода, заселенная окочанами (аккинцами) и получившая название Окоцкой. Причиной переселения 160 аккинцев с женами и детьми с реки Яман-Су к русской крепости было притеснение кумыкского феодала Ахматкана. Жителей Окоцкой слободы обратили в служилых людей, ходивших в военные походы с русскими воеводами и исполнявших всевозможные их поручения, особенно такие, как связь с чеченскими и ингушскими обществами.

По имеющимся источникам, нет возможности сколько-нибудь подробно описать хозяйство чеченцев и ингушей XVI—XVII веков. В горах основным занятием было скотоводство, преимущественно овцеводство. Натуральные подати — ясак — выплачивались овцами и баранами. В высокогорных районах земледелие и позже не имело большого значения. Чечня была богата лесами, поэтому здесь занимались добычей меда диких пчел, возможно, и пчеловодством. В 10—20-х годах XVII века мичкизяне, находившиеся в зависимости от воевод Терского города, платили ясак медом.

Большое значение имела охота, на что указывают и фольклор, и некоторые нормы обычного права, и характер приношений в языческие святилища. Домашняя «промышленность» удовлетворяла потребности в орудиях труда, оружии, одежде и обуви, предметах бытовой обстановки. Об этом свидетельствует инвентарь захоронений. Ингушам и чеченцам был знаком горный промысел: сохранилось известие 1629 года о том, что терский конный стрелец ездил в «Калканы», то есть к галгаям, и в «Мылкыцы», то есть в чеченское общество Мулкой, где «покупал» (выменивал) свинец.

Из-за трудных условий жизни в горах и низкого уровня развития производительных сил набеги за добычей были распространенным явлением. Через территорию чеченских и ингушских поселений проходили пути, связывавшие Закавказье с Северным Кавказом и далее по Волге с Русским государством. Основными перевальными путями были: так называемые Сонские щели, то есть путь через Дарьяльское ущелье; путь от реки Терека по ущелью Армхи в ущелье Ассы, откуда через несколько перевалов в Хевсуретию, Пшавию, Тушетию и Кахетию. К тем же перевалам можно было пройти от Сунжи по ущелью Ассы. Большое значение имел путь в Закавказье по притоку Сунжи реке Аргуну и его истокам, от Аргуна через перевалы в Дагестан. Наконец, мимо территории Ингушетии и Чечни, минуя перевалы, шел важнейший северокавказский путь, пересекавший реку Сунжу в ее нижнем течении, проходивший далее вблизи Окоцкой земли к реке Койсу (Сулаку) в приморскую часть Дагестана.

Эти пути были небезопасны, путники нередко подвергались нападениям. Русские посольства, приходившие в конце XVI и в XVII веках в Грузию через Дарьял, не раз должны были обороняться от калканцев, то есть от ингушей (галгаев). Одной из целей этих нападений был захват пленных для обращения их в рабство или для продажи. В башнях Чечни имелись специальные помещения для пленников.

Другим способом обогащения было взимание с путников «подарков», которыми они откупались. Грузинский митрополит Епифаний, приехавший в 1665 году в Москву по реке Аргуну, жаловался на то, что кистичане «без подарков пиково не пропускают, а подарки де емлют большие». В этот раз они взяли с митрополита 100 киндяков и 20 дараг1.

Иными были условия хозяйственной жизни жителей Окоцкой слободы Терского города и аккинцев, живших между реками Аксаем и Акташем. Окочане обрабатывали пашни в окрестностях Терского города, проводили к ним канавы для полива из протоков реки Терека, сеяли пшеницу и просо, занимались коневодством и скотоводством, причем разводили и крупный рогатый скот, знали сенокошение, имели телеги для хозяйственных нужд. Несомненно близки им по занятиям были и аккинцы. обосновавшиеся на реке Яман-Су.

Различные условия хозяйственной жизни в разных районах вели и к различиям в социальных отношениях. У аккинцев (ауховцев) уже в XVI веке отмечается развитие феодальных отношений. Русские источники сохранили имена мурз, то есть феодальных владельцев Окоцкой земли. Во второй половине XVI века аккинцами правил Ших-мурза Ишеримов, в начале XVII века—его сын Батай-мурза Шихмурзин, в 40-х годах XVII века — внук Айбирь-мурза Батаев. В 10-х годах XVII века из Окоцкой земли в Терский город выехал служить мурза Кохостров Бийтемиров, в 40-х годах там же служил его сын Айбир-мурза Кохостров.

В высокогорных районах развитие феодальных отношений задержалось. Исследователи еще говорят о «землицах» и о так называемых «обществах» Ингушетии и Чечни как о родоплеменных образованиях. Анализ названий этих ингушских и чеченских «землиц», сопоставление их с более подробными источниками позднейшего времени и с фольклорными данными убеждают, что в одних случаях можно говорить о чеченских и ингушских родах — тайпах или их частях — горах, в других — об объединениях родов в тукхумы или уже в родоплеменные образования. Так, тукхум Шатой в одной из котловин Чанты-Аргуна объединил несколько тайпов, среди них Тумсой. В документе 1647 года назван Тумцоев кабак в Шибуцкой земле, то есть поселение тайпа Тумсой.

Шибутская и Мичкисская земля фактически объединяли ряд тайпов и тукхумов, то есть были уже родоплеменными группами. С 50-х годов XVII века шибутяне могли выставить тысячу воинов. Мичкисская земля в 40-х годах XVII века объединяла 36 аулов.

Записанное в XIX веке обычное право чеченцев и ингушей отражает устойчивые пережитки родовых отношений. Материальными памятниками тайпового строя являются башни в горных районах Чечни и Ингушетии и родовые надземные или пещерные склепы. Датируются эти склепы XIV—XVIII веками. Свидетельством общинного владения горными пастбищами являются названия гор, совпадающие с тайповыми названиями: Тумсой-Лам (лам — гора), Центорой-Лам, Беной-Лам и т. д. Пахотные участки в горах скорее всего уже в XVI—XVII веках были индивидуальной собственностью семей, вложивших свой труд в их обработку.

Становление феодальных отношений в горских обществах Ингушетии и Чечни проходило путем укрепления власти родовых старейшин и установления наследственности старшинского звания, а также путем выдвижения из рядовых членов тайпов «лучших» людей, то есть сильных, богатых семей.

В 1627 году шибутские люди Лаварсан Языев и Затышко Лаварсан (отец и сын) принесли присягу (шерть) в русском подданстве за 20 дворов. Они выступали скорее всего как старшины небольшого родового или патронимического коллектива.

В 1647 году с Терским городом были связаны «начальные люди» четырех шибутских аулов. Очевидно, русский подъячий, писавший документ, употребил этот эпитет для обозначения старейшин. В том же году за 36 мичкисских кабаков шертовали «на куране всею Мичкисскою землею» «выборные лутчие люди».

В русских документах XVII века встречаются названия следующих чеченских аулов: мичкисский Кудашев кабак, шибутские Барануев, Тумцоев, Шандоров и Уйшев кабаки, Дикеева деревня. Если Тумцоев кабак — поселение тайпа Тумсой, то некоторые из приведенных названий несомненно происходят от имен собственных: Уйшев кабак — кабак Ойши, Шандоров кабак — кабак Сунтара (по преданию, основателя тайпа Центорой), Дикеева деревня — деревня Дики. В 1643 году в Дикеевой деревне назван Дикеев сын Алхан. Скорее всего наименование этих кабаков происходит от имен старейшин.

Приведенные отрывочные данные отражают явления, которые более ясно выступают в XVIII веке: выделение старейшин из общей массы членов тайпа, наследственность старшинского звания и др. Русский автор начала XIX века Броневский писал, что у ингушей старшины выбирались из «богатейших родов» и часто это звание передавалось по наследству.

Другой путь выдвижения старейшин — это организация набегов. Преданиями о набегах полны чеченские и ингушские песни, в которых рассказывается о вождях (бяччи) и о их вооруженных дружинах, о захватах скота, имущества, пленных. В Чечне и Ингушетии плен был основным источником рабовладения. Рабство здесь не вышло из стадии домашнего, патриархального, оно несомненно имело значение для обогащения сильных фамилий и военных вождей.

Обычное право ингушей отразило факт установления патроната сильных тайпов или их ветвей — патронимий — над слабыми. Этот обычай сопровождался определенными обрядами и вел к тому, что покровительствуемая фамилия обязана была оказывать помощь в работах по приглашению тайпа-патрона. Для патронируемых бытовало название «живущие у плетня сильных». Сильные фамилии присваивали право распоряжаться охотничьими угодьями. Так, знатная ингушская фамилия Мамиловых брала штраф в размере 12 коров за каждую штуку убитого зверя с того охотника, который выходил на охоту, не спросись, то есть без разрешения Мамиловых.

Обычное право отразило неравное положение тайпов, а также и целых тукхумов и обществ. Плата за кровь, то есть за убийство, члена знатного и слабого тайпа была неравной. В Ингушетии особое положение занимали галгаи. Неравенство отражалось и на браке — представители сильных фамилий брали жен из равных себе.

Таковы признаки зарождения и развития феодальных отношений у чеченцев и ингушей в XVI—XVII веках. Этот процесс в условиях жизни в высокогорных областях Кавказа был сильно замедлен. Ингуши и чеченцы отставали в социально-экономическом развитии от своих более сильных соседей — кабардинцев, некоторых народов Дагестана и от феодальной Кахетии. Поэтому они попали в зависимость от феодалов соседних народов.

Феодалы тех кабардинских владений, которые примыкали к Дарьяльскому проходу, постоянно стремились контролировать этот важный путь. В 1604 году русские послы в Грузию Михаил Татищев и Андрей Иванов разузнали, что дорогою в горах к Сонской земле (то есть к владению Эристава Арагвинского) ведает кабардинский мурза Айтек Алкасов и что он владеет горскими людьми, живущими около этой дороги. В числе горских людей были названы калканцы, то есть галгаи, которые и ранее находились в зависимости от отца Айтека — мурзы Алкаса. В 10-х годах XVII века Грузинской дорогой ведал брат Айтека — мурза Мудар. Земли этих мурз находились в Малой Кабарде у входа в Дарьяльское ущелье. В 70-х годах XVIII века один из кабардинских феодалов разъяснял русской администрации, что «ингушский народ был издревле… завоеван» кабардинскими владельцами, «всегда они с них по обычаю подать брали». Подать была натуральной, платили ее скотом, овцами и баранами.

В 40-х годах XVII века жители Дикеевой деревни в чеченской Шибутской землице были «ясашными людьми» кабардинского мурзы Татархана Арасланова, служившего в Терском городе.

Очень тяжелой была зависимость служилых окочан Терского города от выехавших из Кабарды в эту русскую крепость кабардинских князей Сунчалеевичей Черкасских. Высокое положение Черкасских было в значительной степени создано пожалованиями русских царей. В 1614 году царь Михаил Федорович удовлетворил челобитную князя Сунчалея Янглычевича Черкасского и пожаловал его князем над окочанами и рядовыми кабардинцами Окоцкой и Черкасской слобод Терского города. Он получил право их «судить, и в ратном строенье и во всяких делах ведать… и на свою государеву службу с ними… ходить, и в поход их с государевыми людьми… посылать». Такими же правами пользовались потомки Сунчалея в течение всего XVII и начала XVIII веков. Окочане оказались в тяжелой феодальной зависимости от Черкасских. В челобитной 1616 года они писали, что князь Сунчалей обращает их в своих холопов, заставляет выполнять барщину — пахать и косить сено, «великую… тесноту и изгону чинит», сажает без вины в тюрьму, велит бить кнутом. Царское правительство не вняло этой челобитной.

Издавна установлена зависимость некоторых чеченских и ингушских обществ от феодалов Дагестана. В перечне доходов аварского феодального владельца нусала, включенного в «Тарихи Дербент-наме» («История Дербента»), упоминается дань лисьими шкурками, которую платили ему жители деревни Варанды общества Шубут, то есть тайпа Варандой.

В 1618 году нусал обратился к воеводам Терского города с просьбой оказать ему военную помощь. В походе участвовали терские ратные люди и князь Сунчалей Черкасский со своим отрядом. Были завоеваны «шибутские, и калканские, и ероханские, и мичкисские кабаки», люди которых в результате похода «вину свою принесли». Это известие показывает, что нусал стремился распространить свое влияние не только на чеченские, но даже и на далекие ингушские общества.

Претендовал на влияние в Чечне и сильный дагестанский владетель шамхал. Сохранился перечень его доходов, который датируется XV—XVI веками. Здесь «собственностью шамхала» назван «весь Мычигиш». Автор 20-х годов XVIII века Гербер пишет, что чеченцы ранее платили шамхалам подать, которая состояла «в малом числе овец и другого скота». Однако притязания шамхала на влияние в Чечне сталкивались в XVI—XVII веках с притязаниями сильных эндерийских ханов, владения которых находились в непосредственном соседстве с аккинцами и поблизости от основной территории Чечни. В чеченском предании рассказывается, что легендарный предок чеченцев Тинавинь-Вис, сын Молкха, платил дань князю Султан-Муту. Последний — это хорошо известный по источникам конца XVI — начала XVII века эндерийский князь Салтан-Магомет. В 50-х годах XVII века его сын Казаналып говорил об аварах и бычигизах (мичкизах) как о людях, которые ему «послушны».

В установлении влияния на народы, жившие на северных склонах Кавказского хребта, были заинтересованы цари Кахетии. С конца XVI века, с оживлением русско-грузинских связей, кахетинским царям важно было обеспечить безопасность путей, которые вели из Закавказья через перевалы на Северный Кавказ и к Терской крепости.

В 30-х годах XVII века из-за столкновений между кахетинским царем Теймуразом и его вассалом Эриставом Арагвинским дорога по Дарьяльскому ущелью в Москву оказалась для кахетинских посольств закрытой. Тогда Теймураз организовал большой поход в горы, о котором он рассказал в письме 1639 года царю Михаилу Федоровичу: «Сам и с боярами и с войском отправился ради великой любви к царскому вашему величеству: пошел и открыл дорогу через Туские горы, по Псавским, Клегудским, Кевсурским и Кистийским, по которой дороге никогда ни посол, ни древние Иверские цари не проходили и не приходили в эти горы. А с божьею силой и милостью вашего царского величества жители всех этих гор мне подчинились…» «…сделались моими рабами, как то и сперва было во время Льва». Грузинские цари использовали в своих походах военные отряды горских вождей как своих вассалов, что способствовало процессу феодализации в Чечне и Ингушетии.

Перевальные пути из Чечни и из некоторых ингушских обществ в Тушетию способствовали оживленным связям с внешним миром. В 50-х годах XVII века в Москве побывали представители Тушской земли (Тушетии), которые принесли присягу в русском подданстве. Вместе с ними в Москву приехали трое шибутян, вероятно, старшин — Алхан, Сусло и Алган, они также принесли присягу. Эта совместная поездка указывает на тесные взаимоотношения между тушинами и чеченцами-шибутянами. В 60-х годах XVII века Шибутская земля находилась в зависимости от Тушетии. Тушины Арабулин и Асторул, приехав в 1661 году в Астрахань, рассказали, что «Шибутцкою землею владеют они, тушинцы, и вера с ними одна (христианская — Ред.), а иные-де шибутцы живут и по-бусурмански. И оброки-де они, тушинцы, с них, шибутцев, емлют с деревни по 10 баранов…»

В Чечено-Ингушском фольклоре отразилась борьба чеченских и ингушских обществ с притеснениями кабардинских князей, дагестанских шамхалов и аварских нусалов. Песни воспевают героев этой борьбы.

Если притязания кабардинских, дагестанских и грузинских феодалов вызывали отпор, то общение ингушей и чеченцев с трудовыми слоями соседних феодальных владений были иными: шел обмен производственными навыками, накопленным хозяйственным опытом, бытовыми привычками, обычаями, устанавливались брачные связи. Основным источником для изучения этих взаимовлияний служат язык и фольклор.

Примечания:

1 Киндяк — бумажная ткань, дарага — шелковая ткань.

Источник:
Очерки истории Чечено-Ингушской АССР. Т.I. Грозный, 1967. Стр. 51 – 59.

Google Buzz Vkontakte Facebook Twitter Мой мир Livejournal SEO Community Ваау! News2.ru Korica SMI2 Google Bookmarks Digg I.ua Закладки Yandex Linkstore Myscoop Ru-marks Webmarks Ruspace Web-zakladka Zakladok.net Reddit delicious Technorati Slashdot Yahoo My Web БобрДобр.ru Memori.ru МоёМесто.ru Mister Wong

Комментарии

Оставьте свой отзыв!