Из истории экономических связей и дружбы чечено-ингушского народа с великим русским народом (10)

В свою очередь чеченцы и ингуши оказали влияние на терских и гребенских казаков. Л. Н. Толстой, живший в 1851 —1854 годах в станице Старогладковской и хорошо знавший быт гребенских казаков и чеченцев, подтверждает это. Гребенские казаки, писал он, устраивали свои жилища «по татарскому (чеченскому. — Н. Г.) обычаю». В черновом варианте повести «Казаки» Л. Н. Толстой, изображая внутреннюю обстановку казачьего дома, (писал: «Вся противоположная двери стена была убрана по азиатскому обычаю свернутыми пуховиками, одеялами и подушками, развешанной начищенной посудой и оружием» (Б. С. Виноградов Кавказ в творчестве Л. Н. Толстого. Грозный, 1959, стр. 159—160.). В «Кавказском пленнике» о внутреннем виде чеченской сакли сказано: «Горница хорошая, стены глиной гладко вымазаны. В передней стене пуховики пестрые уложены, по бокам висят ковры дорогие; на коврах ружья, пистолеты, шашки — все в серебре» (Л. Н. Толстой. Собрание сочинений, т. 9, изд-вo «Правда». М„ 1948, стр. 33.).

Тип казачьего жилья, за исключением русской печи, почти ничем не отличался от горского. Только позже зажиточные гребенские казаки начали строить дома по образцу великорусских изб из двух и очень редко из трех- четырех комнат.

Один из исследователей 70-х годов прошлого века писал, что в станице Гребенской «избы бревенчатые, часто дубовые и с острой высокою крышею, а кровля с «коньком», окна «косящатые» и украшены резьбою». Но тут же, продолжает автор, «к удовольствию своему вы видите и чеченские низкие сакли, стоящие рядом и на одном дворе с русскою избою. В Гребенской станице нет широкой улицы русского села… Домашняя обстановка гребенца еще более поражает оригинальностью, когда переступишь порог его дубовой великорусской избы. Первая комната напоминает скорее чеченскую кунацкую, нежели жилище русского казака: на стенах развешаны кинжалы, шашки и разное другое оружие кавказского горца; на полу стоят пестрые сундуки, а на них разложены перины, ковры и коврики азиатского образца и изделия». В той сакле, где казак живет зимой и летом, «большинство членов ея здесь сидят-то по-чеченски, поджавши под себя ноги; образов никаких не видно, и из мебели в ходу чаще чеченская треногая скамеечка, нежели стул или русская скамья» (Статистические монографии по исследованию быта Терского казачьего войска. Владикавказ, 1881, стр. 234—235.).

Одежда и манера ее ношения гребенскими казаками являлись подражанием чеченским джигитам. Казаки носили кавказскую бурку, папаху, башлык, черкеску, бешмет и 0бувь. Украшали себя кавказским поясом, кинжалом и газырями с металлическими или серебряными наконечниками. Одежда и украшения гребенских казачек почти ничем не отличались от одежды и украшений женщин соседних горских народов. Они носили горскую рубаху, бешмет и чувяки.

Терские казаки переняли у чеченцев и ингушей ряд национальных блюд: датыкадор — смесь творога с топленым маслом, пресный хлеб — пасту, лепешки с начинкой из сыра или овощей и другое. Наряду с русскими у терских казаков были в ходу горские музыкальные инструменты — зурна, свирель, горская двухструнная балалайка и даже барабан. Не только мелодии горских песен, но даже формы танца были восприняты казачеством. Возникший в станице Наурской круговой и темпераментный танец — наурская лезгинка — стал «национальным» танцем терских казаков (Б. А. Калоев. Цит. соч., стр. 48.).

Дружеские связи с горцами ярко отразились и в песенном творчестве гребенских казаков. В начале XX века учитель П. А. Востри ков записал старинную народную песню в станице Наурской. В этой песне говорится:

Бедну саклю твою разукрашу кругом,
Стены в ней обобью я персидским ковром,
Галуном твой бешмет по краям разошью
И тебе пистолет свой заветный отдам.
Дам и шашку тебе с дагестанским клеймом,
И лихого коня с кабардинским седлом.
(П. А. Востриков. Песни, поющиеся в станице Наурской Терской области. Сборник материалов для описания местностей и племен Кавказа, вып. 38, 1908, стр. 34.)

Веками соприкасаясь с «русским народом, чеченцы познали его характер, нравы, миролюбие. Один из знатоков чечено-русских отношений прошлого Н. Семенов писал: «Интересно, что русских они (чеченцы.—Н. Г.) еще делят на настоящих и ненастоящих, к которым относят офицеров и чиновников нерусского происхождения.

Настоящий русский — в этом они сильно убеждены — человек, в высшей степени добрый, снисходительный, прямодушный и справедливый; настоящий русский никого никогда не обижает, а, напротив, всем покровительствует… И многое произошло бы на Кавказе не так, если бы побольше поселили этих настоящих русских…» (Н Семенов. Туземцы Северо-Восточного Кавказа. Спб., 1895, стр. 32—33.)

Под .настоящими людьми чеченцы понимали простой русский народ, русскую прогрессивную интеллигенцию, передовых людей, которые своими помыслами и действиями стремились помочь чечено-ингушскому народу.

Полежаев, Лермонтов и Толстой, жившие в Чечено-Ингушетии, изучившие быт и нравы народов Кавказа, в своих произведениях выступали против колониальной и братоубийственной войны, призывали к миру и дружбе русского народа с горцами.

А. С. Грибоедов сочувственно относился к народам Кавказа, называя их «новыми согражданами России».

Первооткрывателем Кавказа в русской художественной литературе исследователи справедливо считают С. Пушкина. Давая оценку «Кавказскому пленнику», В.Г. Белинский писал: «Грандиозный образ Кавказа в первый раз произведен русской поэзией и только в поэме Пушкина. В первый раз русское общество познакомилось с Кавказом, давно уже знакомым России по оружию» (В. Г. Белинский. Соч., т. 2. М., 1959, стр. 380.)

А. С. Пушкин пристально изучал историю Кавказа, интересовался обычаями, народными песнями и преданиями чеченцев.

В поэме «Тазит» он реалистически изображает игры чеченцев:

Верхами юные чечены,
В пыли несясь во весь опор,
Стрелою шапку пробивают
Иль трижды сложенный ковер
Булатом сразу рассекают.

Гениальный поэт глубоко верил в то время, когда все народы России, «распри позабыв, в великую семью соединятся».

М. Ю. Лермонтов с детских лет страстно и пламенно полюбил Кавказ, Чечню. В 1818 году ребенком бабушка привезла его в Шелкозаводскую. Позже он непосредственно познакомился не только с Кавказом, но и его народами. О Кавказе он писал:

От юных лет к тебе мечты мои
Прикованы судьбою неизбежной,
На севере — в стране тебе чужой —
Я сердцем твой всегда и всюду твой.

В поэме «Измаил-Бей», написанной по мотивам народного предания, Лермонтов с горячей любовью отозвался о Чечне и чеченцах:

…Старик чеченец.
Хребтов Кавказа бедный уроженец,
Когда меня чрез горы провожал,
Про старину мне повесть рассказал.

В своих произведениях М. Ю. Лермонтов наделял своих героев-горцев высокими нравственными качествами, любовью к своей родине, стремлением к свободе, к дружбе с русским народом.

Он видел бессмысленность кавказской войны, протестовал против вражды между народами. Сам участник Кавказской войны, Лермонтов с горечью писал:

И с грустью тайной и сердечной
Я думал: жалкий человек,
Чего он хочет!.. Небо ясно,
Под небом места много всем.
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он — зачем?..

Как бы перекликаясь с Лермонтовым, Л. Н. Толстой в рассказе «Набег» восклицает: «Неужели тесно жить людям на этом прекрасном свете, под этим неизмеримым звездным небом?»

В последнее время установлено, что М. Ю. Лермонтов имел кунаков среди чеченцев.

Поэт А. И. Полежаев, писатель А. А. Бестужев-Марлинский и другие декабристы, сосланные на Кавказ, осуждали колониальную политику царизма, желали кавказским народам счастья и процветания.

Вместе с русскими революционными демократами великий украинский поэт-революционер Т. Г. Шевченко выступает против национального и колониального гнета в защиту киргизов, казахов, калмыков, чувашей, народов Кавказа. В поэме «Кавказ» поэт протестует против колониальной политики царизма, разоблачает кровавые дела самодержавия:

За горами горы, тучами повиты,
Засеяны горем, кровлю политы.
Вот там-то, милостивцы, мы
Отняли у голодной голи
Все, что осталось, — вплоть до воли, —
И травим… И легло костьми
Людей муштрованных немало.
А слез! А крови! Напоить
всех императоров бы стало,
Князей великих утопить
В слезах вдовиц!..

В этом, как и во многих других своих произведениях, Т. Г. Шевченко выступает за братство и дружбу всех народов, без различия национальностей, за сплочение всех народных сил в борьбе с крепостничеством и самодержавием.

Великий революционер-демократ Н. А. Добролюбов, выступая пропагандистом за дружбу между русским и кавказскими народами, сурово обличал действия царской администрации на Кавказе. В статье «О значении наших последних подвигов на Кавказе» Добролюбов восхищался мужественной борьбой горцев и возмущался реакционными действиями царской администрации и жестокостями Шамиля по отношению к горцам. Патриот своей Родины, Добролюбов выступал против узкого национализма и великодержавного шовинизма, он ратовал за равноправие народов. «Патриотизм, — писал он, — живой, деятельный именно и отличается тем, что он исключает всякую международную вражду, и человек, одушевленный таким патриотизмом, готов трудиться для всего человечества, если только может быть ему полезен… настоящий патриотизм как частное проявление любви к человечеству не уживается с неприязнью к отдельным народностям» (Н А Добролюбов. Собрание сочинений, т. 5. М.—Л., 1962, стр. 430—431.).

Чернышевский, как и Добролюбов, пристально следил за событиями, происходившими на Кавказе. Когда окончилась на Кавказе братоубийственная война, Н. Г. Чернышевский писал: «Слава богу, теперь Кавказ не будет поглощать ежегодно по 25 ООО русских солдат; одна из тех язв, которая поглощала Россию, закрывается» (Н. Г. Чернышевский. Собрание сочинений, т. 4. М., 1937, стр. 115.).

Северным Кавказом интересуются ученые различных специальностей. В крепости Грозной, Кизляре, Дагестане в 1847 году побывал русский гениальный хирург Николай Иванович Пирогов (1810—1881). Результаты его поездки были впоследствии опубликованы в книге «Отчет о путешествии по Кавказу».

На Кавказе знаменитый хирург изучал кроме постановки медицинского дела свойства минеральных вод, интересовался природой, особенно жизнью и бытом горцев, русских солдат, офицеров и врачей. П. Б. Виноградов в статье о пребывании Н. И. Пирогова в нашем крае писал: «Посещение Кавказа помогло Н. И. Пиротову увидеть положение русских врачей в условиях Кавказской войны, наблюдать состояние медицинской помощи русским солдатам и гражданскому населению, разобраться в медицинской практике горских лекарей» (П. Б. Виноградов. Н. И. Пирогов в нашем крае. Известия. Статьи и материалы по истории Чечено-Ингушетии, т. V, вып. 1. Грозный, 1964, стр. 135.)

Являясь прогрессивным деятелем русской передовой и мировой науки, Н. И. Пирогов был небезучастным к общественно-политической жизни страны. К горцам он относился с большим уважением и с болью писал «о гибельных следствиях войны», особенно для коренного населения Северного Кавказа.

Великий хирург глубоко интересовался народной медициной горцев, опытом и практикой горских гакимов-врачей. В госпиталях Кавказа он сделал много сложных операций русским солдатам, горцам, в том числе и наибам Шамиля. Н. И. Пирогов лично установил связи с горскими врачами, уважал их труд и умение. «Русские врачи и фельдшеры, — пишет П. Б. Виноградов,— по распоряжению Н. И. Пирогова отправляются в горы для изучения горской медицины и, прожив некоторое время у своих кунаков, благополучно возвращаются. А гакимы приезжают к Пирогову и под его руководством изучают русскую медицину, чтобы в горах оказывать помощь своим землякам»(Там же, стр. 147.).

Во время пребывания на Кавказе Пирогов впервые в истории хирургии применил эфир для наркоза в полевых условиях.

Во второй половине XIX века русские ученые, писатели, общественные деятели более пристально начали изучать Кавказ, его народы. Большую роль для просвещения кавказских народов, в частности для чеченцев, сыграл русский лингвист и этнограф, один из основоположников научного кавказоведения Петр Карлович Услар (1816—1875). Он написал грамматические очерки абхазского, чеченского, аварского, лакского, даргинского, лезгинского и табасаранского языков, создал алфавиты для изучения их языков на основе русской графики. В 1862 году им была издана чеченская грамматика. Почти такую же роль сыграл для Кавказа И. А. Бартоломей (1813—1870), составивший абхазский букварь (1865) и чеченский букварь (1866). Сами чеченцы и ингуши стремились к знаниям, к изучению русского языка. «Нельзя сделать ингушу большего удовольствия и одолжения, как согласиться взять к себе в дом, даже для прислуги, брата или родственника его, — говорит царский историк Грабовской, — поэтому повсюду, начиная от передней и кончая аудиторией университета, можно встретить ингуша. И все это творит жажда знания русского языка» (Сборник сведений о кавказских горцах, вып. IX. Тифлис, 1876.)

Другой современник 60-х годов прошлого века писал, что в чеченском народе «есть большое желание принять все обычаи русской гражданской жизни и в особенности научиться говорить по-русски» (Н. П. Гриценко. Экономическое развитие Чечено-Ингушетии в пореформенный период (1861—1900 годы). Грозный, 1963, стр. 82.).

Жажда знания русского языка, на котором говорили миллионы людей, при помощи которого чеченцы и ингуши повседневно общались с русским и другими народами, объяснялась жизненной необходимостью. Создаваемые духовенством мусульманские школы-медресе, где обучались дети на чуждом для них арабском языке, не удовлетворяли культурных запросов народных масс. Медресе играли сугубо реакционную роль, что на руку было местным феодалам, реакционному духовенству и царским колонизаторам.

Медресе, говорил П. К. Услар, «гнездилище мрачного изуверства, где с целью затормозить развитие умственных способностей учатся на непонятном для них языке читать коран, упражняться в начертании непонятных для них письмен».

П. К. Услар стремился практически оказать помощь чеченскому народу в развитии культуры и просвещения. По его инициативе в 1862 роду в Грозном была создана чеченская школа. О чеченской школе и о самих чеченцах в том же году Услар писал: «Школа эта существовала около 7 недель; как я полагаю, образцы письма чеченцев свидетельствуют, что они в этом отношении сделали значительные успехи, принимая во внимание, что не далее еще как в начале июля (1862. — Н. Г. ) ни один из них не держал пера в руках; многие, я думаю, никогда не видывали чиненого пера. Распространение грамотности идет весьма быстро и пойдет еще быстрее, когда напечатан будет в Тифлисе чеченский букварь, уже совершенно готовый к рукописи. Дело за чеченским шрифтом, который заказан в Петербурге, но еще не прислан» (П. К. Услар. Чеченский язык, Тифлис, 1888, стр. 5.)

Однако надежды П. К. Услара не оправдались. Царизм стремился держать весь народ в темноте и невежестве. Особенно последовательно эта политика проводилась на окраинах империи. Письменность, кроме официальной русской, преследовалась. Поэтому чеченский алфавит, чеченская грамматика и букварь на чеченском языке в силу колониальной политики царизма не получили практического применения.

Однако правды от чеченского и ингушского народов нельзя было скрыть. Они понимали, кто является им другом, а кто врагом. Положительные взгляды на русский народ и его лучших представителей разделяли замечательные люди чечено-ингушского народа, выдающийся революционер-большевик Асланбек Шерипов, герой гражданской войны Гапур Ахриев, историк и этнограф чеченец Умалат Лаудаев, этнограф ингуш Чах Ахриев и другие.