Положение крестьянства

Социально-экономическое развитие Чечни, Ингушетии и казачьих станиц в годы реакции и нового революционного подъема (1910—1914 годы) характеризовалось тем, что рядом с самым отсталым землевладением формировался передовой промышленный и финансовый капитализм. Если в промышленном центре Грозном в 1907—1914 годах обосновались крупнейшие нефтяные монополии, связанные с банками и иностранным капиталом, то экономика аулов Чечни, Ингушетии и казачьих станиц Сунжи и Терека была оплетена густой сетью докапиталистических отношений, устаревшими средневековыми и архаическими институтами.

Несмотря на элементы капиталистического развития, сельское хозяйство изучаемого района оставалось, выражаясь словами Ленина, «дикой деревней», которой было далеко до рационально поставленного капиталистического фермерского хозяйства, оснащенного машинами и применявшего наемную рабочую силу. Колониальный режим, осуществлявшийся военно-феодальным империализмом, накладывал отпечаток на экономические и общественные отношения, стесняя и тормозя их развитие.

У чеченцев, ингушей и казаков существовали устаревшие орудия труда вроде тяжелого передкового плуга и залежная система земледелия. Инициативу отдельных хозяев сдерживала община, которую Ленин называл «остатком такой «организации труда», происхождение которой относится ко временам удельщины»1. Развитию хозяйства горцев препятствовало малоземелье. Даже далеко не все казаки имели достаточно земли. В ряде станиц (например, Щедринской) наблюдался упадок хозяйств, бедность. Ленин в 1906 году писал о брожении в разоренных казачьих станицах.

На казаков тяжелым бременем ложились воинские повинности (только строевой конь, не приносивший пользы в хозяйстве, которого за свой счет приобретал казак, стоил в 1912 году 250 рублей).

Что касается чеченцев и ингушей, то, по подсчетам Гайдарова, на средний чеченский и ингушский аул в 300 дворов приходилось 7282 рубля сборов в год, то есть 24 рубля на один двор. Невозможность уплаты столь высоких сборов приводила к накоплению недоимок, которых, например, по Сунженскому отделу в 1905 году числился почти миллион рублей. Кроме того, задерживали развитие хозяйства горцев часто менявшееся податное обложение и, наконец, полная неопределенность права собственности на крохотные земельные участки.

На территории Чечни и Ингушетии местных помещиков было мало, и на развитие сельского хозяйства они заметного влияния не оказывали. Ленин писал о губительных результатах крепостнических латифундий (имея в виду имения российских помещиков вообще) на центр и на окраины. «Русскую колонизацию, — как отмечал В. И. Ленин, — тормозят остатки крепостничества в центре России»2.

Мешали развитию сельского хозяйства чеченцев и ингушей кабальные способы передачи земельных участков из рук в руки, фактически земельное ростовщичество.

Таким образом, сельское хозяйство на подавляющей части территории Чечено-Ингушетии было в состоянии глубокого затяжного кризиса, который являлся причиной острой классовой и национально-освободительной борьбы.

На плоскостных землях чеченцев и ингушей, меньше в горных районах и интенсивно в казачьих станицах, в рассматриваемое время развивался капитализм. Еще в конце 90-х годов XIX века осетинский экономист Г. В. Ардасенов, перечисляя народы Северного Кавказа, которых успела коснуться «цивилизация», отметил среди них ингушей и отчасти чеченцев. «Ингуша, чеченца, осетина в особенности, — писал он, — можно видеть теперь, так сказать, на всех перекрестках жизни, ищущих всюду работу, приложения для своих рук. При этом они уже не брезгуют никакой должностью: их можно видеть в гостиницах, трактирах, передней барина, на вокзалах железных дорог, в канцеляриях, в полиции, в ямщиках, в магазинах в качестве мальчиков и т. д. и т. п.». Трудно подобрать более убедительную зарисовку преобразования капитализмом старинного типа патриархального земледельца, полного подчинения последнего «власти денег»3.

В 1908—1914 годах значение денег в жизни горцев непрерывно возрастало. Их «добыванию» постепенно подчинялся весь уклад жизни. Это был объективно неодолимый процесс, приведший чеченцев, ингушей к продаже святая святых своего существования — земли, с таким трудом отвоеванной у природы.

Усилилось классовое расслоение, что вынуждена была отметить созданная в эти годы для изучения земельного вопроса в Чечне и Ингушетии Абрамовская земельная комиссия. В каждом сельском горном обществе Чечни и Ингушетии были достаточно обеспеченные землей, мало обеспеченные и безземельные. Например, первых член Абрамовской комиссии Иваненков называет «влиятельными людьми, теми, которые заняли большие пространства пастбищных и сенокосных земель». В другом месте он их называет «захватчиками», они, по словам Иваненкова, «сами не обрабатывают земли, а сдают их в аренду за деньги и часть урожая». И ниже он пишет, что «самые ценные земли сосредоточены в руках частных владельцев, а остальные, необходимые для прожиточного минимума, у остальной массы населения».

По данным М. И. Овчинниковой, накануне Великой Октябрьской социалистической революции в Чечне у кулаков, которым принадлежало 8,6 процента хозяйств, было сосредоточено 34 процента всех средств производства.

Источники накопления богатств у чеченцев и ингушей были разнообразны. Широко распространенным стал захват земель шейхами и их подручными. Например, известный «векиль» Бамат Гирей Митаев, а затем его сын Али Митаев сосредоточили в селении Автуры большие фамильные богатства.

На другом полюсе происходило формирование бедноты, безземельного пролетариата, причины возникновения которого или были вполне современны, или уходили в прошлое. О все возрастающем количестве разорившихся и обезземеленных крестьян свидетельствовало отходничество. Газеты сообщали, что глубокой осенью 1908 года на станциях Владикавказской железной дороги — Беслане, Минеральных Водах, Армавире, Кавказской и Тихорецкой — в поисках работы собрались большие массы бездомных людей. Ввиду того, что такое скопление элементов беспокойные и политически ненадежных грозило общественному спокойствию, железнодорожные власти в товарных вагонах бесплатно отправляли их большими партиями в сторону Ростова и Баку. Среди этой массы обездоленных людей преобладали русские, украинцы, татары, но были здесь и горцы Северного Кавказа, в том числе чеченцы и ингуши.

Образование рынка рабочей силы в Чечне и Ингушетии хорошо видно из данных на август 1909 года, которые приведены в списке населенных мест Терской области. Для территории, соответствующей теперешнему административному делению, годовое количество приходящих на заработки рабочих исчислялось в 4471 человек и уходящих на заработки, главным образом в промышленность, — в 1500 человек. Наем рабочих был наиболее распространенным в Сунженском отделе (1450 человек), в Грозненском округе (745) и не столь интенсивен в Назрановском округе (276) и в Кизлярском отделе (200). В Сунженском отделе нанимались русские, ногайцы, калмыки, аварцы, грузины, армяне. В летние и осенние месяцы — июле, августе, сентябре — наемных рабочих становилось больше. Это были главным образом косари, жнецы и лишь отчасти каменщики и плотники (станица Михайловская). 200—400 рабочих приходило в станицы Троицкую, Слепцовскую, Вознесенскую, Карабулакскую, Нестеровскую. До 200 жнецов и косарей нанимали станицы Грозненская и Ермоловская. В Грозненский округ — Бено-Юрт, Али-Юрт и Ногай-Мирза-Юрт — приходило до 330 русских, аварцев, черкесов. Староюртовцы нанимали на лесные работы до 100 казаков и казачек.

Уход чеченцев на заработки наблюдался преимущественно из высокогорных сел Итум-Калинского района (Бугорой, Ниха- лой и т. д.), откуда в год на заработки отправлялось до 1,5 тысячи человек.

В плоскостной Чечне и Ингушетии возникали районы торгового земледелия и складывались более благоприятные условия для развития капиталистических отношений. В таких районах образовались рынки рабочей силы. Кизлярский рынок в течение года притягивал к себе, по официальным сведениям конца XIX — начала XX века, до 17 тысяч рабочих. Н. В. Шаховской писал, что «большею частью рабочими являлись местные туземцы и персиане, с которыми пришлому рабочему трудно конкурировать, так как он не в состоянии прежде всего переносить местные лихорадки. И среди тысячи человек, потребляющихся ежегодно в Моздокском отделе, встречаются как крестьяне Центральной России, так и туземцы Кавказа — чеченцы, ингуши, кумыки и ногайцы».

До Великой Октябрьской социалистической революции в Чечне и Ингушетии капиталистические отношения в сельском хозяйстве не успели еще разрушить местную замкнутость и ограниченность крестьянства, вытеснить разнообразные формы кабалы и личной зависимости. Этот процесс здесь лишь начинался и шел значительно быстрее на плоскости, чем в горах. К сожалению, мы не располагаем цифрами о количестве уходивших на заработки из Грозненского, Назрановского и других округов, кроме тех, которые приводились выше. А. В. Фадеев писал о тысячах ингушей и чеченцев, спускавшихся с гор на равнину, чтобы успеть немного заработать поденным трудом на уборке урожая у богатых казаков.

Как бы медленно ни шел этот процесс, постепенно и горная зона Северного Кавказа вовлекалась в экономическую систему России. Важнейшим объективным последствием этого явилось дальнейшее сближение трудящихся масс коренного населения края с русским народом. Трудовое общение горской бедноты с русскими на полях и плантациях, на промыслах и рудниках имело огромное значение. Тысячи отходников-горцев служили связующим звеном между русскими пролетариями и трудовым крестьянством национальных районов Кавказа, приобщая его к революционной борьбе.

Однако отходничество могло решить вопрос об использовании «лишних ртов» только частично. Основная масса бедняков подвергалась эксплуатации тут же в аулах. Документы Абрамовской комиссии изобилуют примерами зависимости одного аула от другого, жителей гор от жителей равнины, бедняков от богачей.

В 1907—1914 годах земледелие и скотоводство становятся более торговыми. Особенно это проявилось в производстве на рынок кукурузы.

За 1898—1913 годы ее вывоз из Назрани увеличился с 1246 тысяч пудов до 2794 тысяч (более чем в 2 раза), из Грозного— с 125 тысяч пудов до 1420 тысяч (в 12 раз), из Гудермеса—с 33 тысяч пудов до 872 тысяч (в 26 раз), из Самашкинской —с 200 тысяч пудов до 1018 тысяч пудов (в 5 раз) и т. д.

Ленин писал: «Земледелие становится торговым не вдруг и не одинаково в различных хозяйствах и в различных, районах государства. Наоборот, рынок подчиняет себе обыкновенно в одной местности одну, в другой — другую сторону сложного земледельческого хозяйства, причем остальные стороны не исчезают, а приспособляются к «главной», т. е. денежной стороне. Например, в одной местности складывается по преимуществу торговое зерновое хозяйство; главным продуктом, производимым на продажу, является зерно»4.

Начался значительный рост мукомольной промышленности. Во многих чеченских, ингушских аулах и казачьих станицах появились мельницы торгово-промышленного значения: Беллика, Афонина, Бабича, Пучкина и др.

Наряду с развитием зернового хозяйства развивалось животноводство. Если в 1905 году в области было продано скота на сумму 2 566 836 рублей, то в 1912 году — на 5 048 954 рубля, что свидетельствовало о тенденции к возрастанию этой отрасли сельского хозяйства. В Терской области в дореволюционный период были известны крупные овцеводы: Мазаев, Мамонтов, Месяцев, Нейфельд, Заболотный, Мостовенко, Иванов, Захаров и др. Даже возникла организация крупного капитала — съезд овцеводов Терской области.

Развитие товарно-денежных отношений настоятельно требовало организации дешевого кредита, и если на подавляющей части территории Чечни безнаказанно процветало ростовщичество, характерное, по словам Ленина, для восточных и северных окраин Европейской России, «где еще возможно «первоначальное накопление», дающее сотни процентов прибыли, где еще буржуазное разложение крестьянства далеко не завершилось»5, то на территории казачьих сунженских и терских станиц и в плоскостной Чечне и Ингушетии мы наблюдаем кредитные товарищества с солидным годовым оборотом.

В это же время там начинает свою деятельность крестьянский банк.

Таким образом, в «дикую деревню», как можно назвать строй крестьянской жизни в Чечне, Ингушетии и казачьих станицах, проникали новые отношения, построенные на власти денег, предпринимательстве и торговле. О размахе последней свидетельствовало наличие 765 купцов, имевших в 1913 году в Терской области торговые заведения с оборотом в 20 тысяч рублей и выше; из них только чеченцев и ингушей было 60. Наконец, говоря о развитии капитализма на изучаемой территории в 1907—1914 годах, следует сказать об огромной роли в этом процессе Владикавказской железной дороги, вдоль линии которой этот процесс протекал гораздо интенсивнее, чем в других местах.

Абрамовская комиссия, учрежденная в 1906 году для изучения земельного вопроса у горцев Терской и Кубанской областей, естественно, собрала много материалов о Чечне и Ингушетии. Ее задачей была выработка рекомендаций с целью насаждения в Чечено-Ингушетии «частной поземельной собственности как основы крестьянского землевладения». Однако вскоре члены комиссии убедились, что сделать это в горах Кавказа не так-то просто из-за растущего сопротивления крестьян, запутанности, сложности, средневековой пестроты форм землевладения и зависимости одних горцев от других. В комиссии вспыхнули разногласия. Ее меньшинство во главе со старшим землемером Терской области Тульчинским придерживалось столыпинской политики, что встречало поддержку Кавказского наместничества.

В записке, составленной в ноябре 1911 года и подписанной Воронцовым-Дашковым и Петерсоном, «О землеустройстве горского населения нагорной полосы Терской области и Карачая Кубанской области» прямо говорилось о необходимости «облегчить выход отдельным селениям из состава сельских обществ, а из селений — их частям и выселкам, выделить отрубные участки отдельным домохозяевам или всем членам сельских земельных обществ, уничтожить чересполосицу, развертывать по отрубам земель разного владения одних и тех же хозяев, разделять угодия общего пользования между крестьянами и частными владельцами». Это была столыпинская программа. Для ее осуществления возник проект создания землеустроительных комиссий, по составу более реакционных, чем в России. Но это было понятно: ведь реформу собирались проводить в окраинных владениях!

Вместе с тем одной из особенностей осуществления столыпинской политики на Кавказе являлась непоследовательность тех, кто ее собирался проводить, боязнь решительной ломки феодально-общинных порядков.

Главной причиной боязливой политики было народное сопротивление как в масштабе всей страны, так и на Северном Кавказе. Возрастали с каждым годом массовые протесты населения против той грязной возни, которая с присущим для одряхлевшего гиганта царизма размахом велась в канцеляриях Тифлиса, Екатеринодара, Владикавказа. Вопрос был перенесен в высшие инстанции и рассматривался соответствующими комиссиями в Петербурге. Но законопроекты в отношении землеустройства горцев так и не сделались законами — помешала война, а затем и революция.

После революции 1905—1907 годов власти укрепили свою ориентацию на покорное им местное дворянство, феодалов и на богатых лиц, независимо от их прошлых заслуг и происхождения. В 1908 году была упразднена «комиссия для разбора сословных прав туземцев».

Отказ царизма от проведения столыпинских указов в Терской области касался, по-видимому, казачества. Ведь среди рядового казачества власти поддерживали общину, давая в то же время возможность наживаться и верхушке. А зажиточные казаки поднимали вопросы о новых льготах для себя: о направлении будущих железнодорожных веток, привилегиях на товарное виноделие, рыболовство и т. д.

Революционные выступления крестьян — чеченцев и ингушей— и казаков были массовыми, хотя и носили стихийный характер. Такими были волнения в четвертом участке Грозненского округа (с центром в Итум-Кале) и в соседнем с ним третьем участке Назрановского округа (Джераховское, Мецкальское, Цоринское общества), «для усмирения» которых был послан подполковник Чернов с сотней пластунского батальона, «водворивший, по сообщению «Терских ведомостей», надлежащий порядок», в результате чего, писала та же газета от 11 октября 1908 года, жители «засвидетельствовали преданность престолу и отечеству» и «сознались в своих заблуждениях», обещая в дальнейшем жить так, «как подобает мирным жителям». Есть факты, свидетельствующие, что подобные события отнюдь не были местными эпизодами.

Разумеется, горцы вели с самодержавием и одиночную борьбу, убивая представителей царской администрации. Так, в 1908 году известным абреком Зелимханом был убит начальник Веденского округа Галаев, в другом месте абреки убили начальника 3-го участка того же округа Исламова. Но не это определяло революционный накал борьбы.

На насилия народ отвечал массовыми выступлениями. Так, 14 марта 1909 года в Гудермесе на базаре карательный отряд попытался обезоружить группу чеченцев. Результаты были трагическими: три чеченца убито, девять ранено. В казачьем отряде Вербицкого оказался ранен один солдат, убито две лошади и одна контужена. К сожалению, официальные источники далеко не раскрывают подлинной картины возмущений народа.

Массовое выступление крестьян было в Веденском округе осенью 1910 года. Столкновения населения с войсками длились несколько дней. В этом же году в селении Галанчож Грозненского округа толпы чеченцев из трех аулов бросились защищать скот, который царские отряды пытались увести в счет недоимок. Случаев массовых, но стихийных и неорганизованных, без определенных политических требований выступлений можно было бы привести много.

В Терской области продолжали нарастать стихийные выступления горцев. Одно такое выступление было связано с самовольными порубками леса в районе селения Христиановского и станицы Ардонской.

В декабре 1907 года на жителей селения Шами-Юрт был наложен штраф в размере 2811 рублей за порубку общественного леса станицы Ассиновской со сроком уплаты в три месяца. Разумеется, это вызвало массовое недовольство.

В 1911 году жители селения Чишки Грозненского округа заняли казенную поляну Кардон-Бассо. Они, как сообщает М. И. Овчинникова, неоднократно расчищали и распахивали отдельные участки земель, принадлежавших казне. В одном из документов говорилось о «многократных самовольных расчистках на этих участках, производившихся чишкинцами». Тот же автор приводит донесение Аргунского лесничества от 6 мая 1912 года. В нем сообщалось о жителях селения Дачу-Борзой, которые по примеру жителей селения Чишки тоже хотели захватить казенную землю. Попытки властей штрафовать аулы приводили к накоплению недоимок, так как население уклонялось от уплаты штрафов.

В годы реакции брожение захватывало даже казачьи станицы. Подполковник Демин 12 июля 1907 года в донесении в Терскую охранку сообщал, что «казаки станицы Горячеводской как в период обострения революционного движения в 1905 году, так и в последующее время являлись элементом, в политическом отношении совершенно надежным, чего нельзя сказать про многие другие станицы. Но за последний ближайший период и они стали проявлять недовольство, высказывать жалобы на начальство и правительственные порядки». Это свидетельствует о том, что революция 1905—1907 годов расшевелила даже казачество — надежную опору режима. Возможно, именно с этим было связано распространение и на казаков правил об ограничении ношения оружия в приказе от 11 сентября 1909 года.

В 1910 году в обращении начальника Терской области Михеева к терским казакам отмечалось падение дисциплины и нравов казачества, неявка многих казаков на сборы. Через некоторое время в статье «Жив ли еще казачий дух?» писалось, что казаки «перестали носить черкески и оделись в городские пиджаки и смешались с горожанами».

Особой формой классовой и национально-освободительной борьбы крестьян была подача жалоб по самым различным поводам, в которых не было недостатка.

После очередной раскладки налогов и податей на 1907 год на горское население, когда поземельный налог незаконно был заменен оброчной податью6, поступили многочисленные жалобы со стороны горских землевладельцев. Министерство финансов под давлением местных властей, боявшихся волнений, пошло на уступки. «С некоторых лиц оброчная подать была взыскана с родовых участков в размере поземельного налога». Следовательно, эта форма борьбы, нередко заставлявшая как местные, так и центральные власти идти на уступки, была в тех условиях вполне пригодной. Но большая часть таких прошений не достигала цели. Например, жалоба на упоминавшийся выше незаконный штраф, поданная 29 января 1909 года жителями селения Цацан-Юрт на имя председателя III Государственной думы, так и осталась без последствий.

Особенно часто наблюдались уклонения населения от уплаты налогов, о чем свидетельствует рост недоимок. Если на 1 января 1909 года их общая сумма по Терской области равнялась 204 тысячам рублей, то на 1 января 1913 года она уже составляла 452 тысячи, то есть выросла более чем в 2 раза. Причем по Веденскому округу она увеличилась примерно в 12 раз, по Грозненскому — в 4 раза. Правда, по Назрановскому округу сумма недоимок сократилась (с 22 до 17 тысяч рублей), но это не меняет общей картины, показывающей неуклонную тенденцию к возрастанию задолженности крестьян государству.

Выражением острых противоречий в рассматриваемый период было повсеместное сопротивление горского населения межеванию из-за огромных затрат на это дело и его безрезультатности. Население отказывалось выделять вспомогательную рабочую силу землемерным и геодезическим партиям, давать необходимые сведения землеустроителям и т. д.

«Деревня еще более разорена, еще более озлоблена. Озлобление в деревне страшное. То, что называют хулиганством, есть последствие главным образом неимоверного озлобления крестьян и первоначальных форм их протеста. Никакие преследования, никакие усиления наказаний не устранят этого озлобления и этого протеста миллионов голодных крестьян, разоряемых теперь «землеустроителями» с невиданной быстротой, грубостью и жестокостью»7. Эти слова Ленина, написанные в 1912—1913 годах по поводу аграрной политики третьеиюньского режима, касаются прежде всего русских крестьян, но они представляют и оценку того, что происходило в районах Северного Кавказа, заселенных горцами.

Одним из важнейших требований горцев в период столыпинской реакции было требование об открытии школ в горных аулах и плоскостных селениях. Под влиянием начавшегося революционного подъема эти требования усилились в 1910—1911 годах и постепенно пробили себе дорогу на страницы местной официальной печати. Об открытии школы в Насыр-Корте писал в конце 1910 года А.-Г. Гойгов. В 1911 году на эту тему появились статьи М. Ч. Котиева: «Голос учителя-ингуша» о необходимости открытия школ в ингушских селах; «Вести из Назрани» за подписью «Назрановец». Об открытии начального училища в селе Плиево и стремлении горцев к образованию писал заведующий Костековским училищем X. М. Горчханов. X. Арсамаков в статье «Несколько слов об ингушах» также поднимал вопросы о необходимости образования горцев.

Естественно, что авторы этих статей в подцензурной печати не могли говорить о главных требованиях и нуждах народа — самоопределении и демократических свободах; лозунг «просвещения» народа выдвигался и правящей бюрократией в виде «панацеи от всех зол»; но одно дело, когда о нем писали Караулов и Ткачев, и другое — когда эта же мысль зазвучала в устах Котиева, Горчханова, «Назрановца». Читая статьи соотечественников, значительная часть народа начинала понимать, что в данном случае просвещение выдвигалось лишь как начало демократических преобразований. Знания русского языка требовали и интересы сознательной и организованной революционной борьбы с царизмом.

К 1912 году властям стали известны факты о готовящемся в Чечне восстании, руководство которым собирались якобы взять в свои руки шейхи или абреки вроде неуловимого Зелимхана. Вопрос о подготовке этого восстания нуждается в изучении. Высылка из Чечни и Ингушетии в 1912 году около десяти виднейших шейхов в Калугу и Астрахань и принятие чрезвычайных мер для поимки абрека Зелимхана свидетельствуют о настороженности царских властей. Абреками становились люди, столкнувшиеся с царской администрацией по разным поводам и не пожелавшие мириться с национальным и социальным гнетом. Царские власти называли абреков разбойниками.

Однако их не следует смешивать с уголовными элементами. Это были крестьянские бунтари, которые совершали террористические акты против наиболее ретивых представителей военной и гражданской администрации и их местных прислужников, группами нападали на казначейства и крупных буржуазных предпринимателей. Абречество имело довольно широкую поддержку среди населения и, безусловно, отражало недовольство масс национально-колониальным гнетом.

Не прочь были использовать абреков в своих целях некоторые шейхи, старшины и представители растущей чечено-ингушской буржуазии, игравшие в оппозицию к царизму или конкурировавшие с пришлой буржуазией.

Действия абреков, их дерзкие налеты и террор доставляли царским властям немало беспокойства. По обвинению в содействии и укрывательстве абреков, которое часто бывало надуманным, целые аулы подвергались по системе круговой поруки штрафам, постою войсковых частей с содержанием за счет населения. Отдельные лица и целые семьи арестовывались и ссылались в Сибирь. Нередко были случаи, когда карательные отряды открывали стрельбу по безоружному населению, гибли ни в чем не повинные люди.

Все это озлобляло население и служило причиной роста рядов абреков.

«Власть терроризировала мирное население, — писал Асланбек Шерипов, — абреки терроризировали эту власть.

И, конечно, народ смотрел на абреков как на борцов против притеснений и зверств власти…»

Традиции абречества у народов Кавказа уходят в далекое прошлое. С течением времени менялись причины появления абреков и объекты их мести и налетов. В пореформенный период, совпавший по времени с присоединением Чечено-Ингушетии к царской России, первым абреком являлся Вара, пользовавшийся большой известностью и оставивший о себе память бесстрашного борца против гнета царизма. Он был убит в селении Новые Атаги в 1855 году взводом драгун. Предал его чеберлоевский наиб (пристав) Г. Мударов. Пореформенный период в Чечено-Ингушетии характерен действиями многих известных абреков (Геха, Мехти, Успан, Эска, Аюб и др.).

Последним и наиболее выдающимся абреком в истории Чечено-Ингушетии, получившим широкую известность отважного и неуловимого, был Зелимхан Гушмузукаев из селения Харачой. Он действовал с 1901 по 1913 год. За крупную награду предательски убит около селения Шали в сентябре 1913 года.

При всем героизме абреков их бунтарские действия, часто носившие характер разбоя, террор в отношении отдельных представителей царской власти и ее прислужников не могли причинить существенного вреда царизму. Абречество не было связано с широким революционным движением масс. Оно было бесперспективно.

Примечания:

1 В. И. Ленин. Кустарная перепись 1894/95 года в Пермской губернии и общие вопросы «кустарной» промышленности. Соч. Изд. 5-е. Т. 2, стр. 421.

2 В. И. Ленин. Аграрный вопрос в России к концу XIX века. Соч. Изд. 5-е. Т. 17, стр. 68.

3 См.: В. И. Ленин. Развитие капитализма в России. Соч. Изд. 5-е. Т. 3, стр. 306.

4 В. И. Ленин. Аграрный вопрос в России к концу XIX века. Соч. Изд. 5-е. Т. 17, стр. 120—121.

5 В. И. Ленин. Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов? Соч. Изд. 5-е. Т. 1, стр. 324.

6 Оброчная подать была выше поземельного налога.

7 В. И. Ленин. К вопросу об аграрной политике (общей) современного правительства. Соч. Изд. 5-е. Т. 23, стр: 274.

Источник:
Очерки истории Чечено-Ингушской АССР. Т.I. Грозный, 1967. Стр. 207 – 218.