Наступление реакции

Ленин назвал пятилетие (1908—1913 годы) одним из наиболее смутных и тяжелых периодов русской истории: оно было особенно мрачным для малых народов, входивших в состав Российской империи.

Царское правительство и его кавказская администрация на другой же день после обнародования манифеста о роспуске II Государственной думы приняло ряд срочных мер для «умиротворения» Кавказа. 7 июня 1907 года в газетах был опубликован приказ наместника Кавказа Воронцова-Дашкова о введении чрезвычайного положения, а 15 июня временный генерал-губернатор Терской области, в состав которой входила Чечено-Ингушетия, Колюбакин, ссылаясь на манифест царя, объявил область на военном положении. В его «обязательном постановлении» запрещалось «оглашение, публичное распространение статей и сочинений, ложных сведений, слухов и всяких деяний, возбуждающих враждебное отношение к правительству». За это грозила тюрьма до 3 месяцев или штраф до 3 тысяч рублей. Запрещено было издание ряда газет либерального направления. Среди них оказались «Грозненский торгово-промышленный бюллетень», «Терское эхо», «Пятигорье» и др.

Были учреждены временные военные суды, работавшие в Темир-Хан-Шуре, Грозном и Владикавказе. Повсеместно было запрещено хранение оружия. Горцам, в частности, разрешили иметь старинные кремневые пистолеты (дедовские, как говорилось в постановлении).

В августе 1908 года экзекуционная казачья команда, явившись в аул Цацан-Юрт, потребовала сдать оружие или заплатить штраф 6500 рублей. В случае отказа аулу угрожал разгром. Тогда жители собрали около 7 тысяч рублей и выплатили их карателям. Таких примеров беззакония было много.

В эти годы стали требовать от поступающих на службу удостоверения о политической благонадежности. Заявлений о выдаче подобных удостоверений оказалось так много, что в августе 1909 года канцелярия начальника Терской области публично обратилась к просителям с предложением не обременять канцелярию повторными прошениями.

Царские власти отлично понимали, что одних запрещений и репрессий недостаточно. Нужно хотя бы сделать вид, что местным властям не чужда и либеральная политика и они готовы заменить тех, чьи имена слишком себя скомпрометировали экзекуциями и злоупотреблениями. 1908 год стал годом некоторого обновления администрации в Терской области. Генерал Колюбакин был заменен генералом Михеевым, епископ владикавказский и моздокский Гедеон — викарием из киевской епархии Агапитом. Произошли и более мелкие служебные перемещения. Смена местной администрации в какой-то мере была уступкой правым, которые с трибуны III Государственной думы критиковали кавказскую администрацию и требовали удалить некоторых генералов. Относительно замены Колюбакина Михеевым можно было сказать, что «хрен редьки не слаще», ибо Михеев недолго играл в либерализм.

В марте 1909 года для подавления революционных выступлений в Чечне и Ингушетии был создан временный охотничий отряд под начальством войскового старшины Вербицкого, которому была дана инструкция, представлявшая собой откровенную программу репрессий, наказаний, штрафов и т. п.

Отряд Вербицкого организовал побоище на Гудермесском базаре, обыск в селении Сурхохи, в результате которого селение навсегда было лишено прав иметь оружие. Отряд этот просуществовал до конца 1909 года.

22 июня 1909 года правительством было отменено военное положение на Кавказе (за исключением Тифлиса, его уезда и полосы отчуждения Закавказской железной дороги). В Терской же области на основе указа от 17 июня было введено «состояние усиленной охраны». Сущность «смягчения» состояла в том, что лицам, подвергшимся административной высылке, разрешалось возвращение в Терскую область с согласия местного начальства.

Вслед за введением «состояния усиленной охраны» последовали «обязательные постановления», содержавшие всевозможные запреты: на созыв каких-либо сходок и собраний без ведома губернатора и полиции, оглашение каким-либо способом всяких публикаций, тем более материалов о деятельности правительства, сбор денег, пожертвований или подписей под прошениями, петициями, составление и распространение воззваний или прокламаций. Нельзя было собираться на улицах, владельцы домов и гостиниц обязывались в 24-часовой срок сообщать в полицию о вновь прибывающих, о подозрительных сходках и собраниях, тайных типографиях, складах взрывчатых веществ, оружия, противоправительственных изданиях, земляных работах и т. п. В сельских местностях население обязывалось выявлять подозрительных лиц, оружие и т. д.

Таким образом, замена военного положения усиленной охраной по существу мало что изменила.

В годы реакции усиленно поощрялись черносотенные организации «Союза русского народа» и «Союза Михаила архангела». Как известно, сам царь нацепил на себя, своего сына и наследника значок «Союза русского народа». Отделения этого союза существовали в Грозном, Владикавказе и Хасавюрте. В последнем членом был известный овцевод капиталист И. В. Захаров. Когда Грозненское отделение «Союза русского народа» заявило о своих «верноподданнических чувствах по отношению к обожаемому монарху», то, как сообщалось в приказе по Терской области от 13 января 1907 года, царь «соизволил» начертать на докладе: «Искренне благодарю всех» (то есть черносотенцев!).

Попытки организаций черносотенных погромов во Владикавказе, Грозном и других местах, как правило, разбивались о стойкость и сознательность трудящихся. Это, однако, не означало, что множество обывателей из числа чиновников, мелких служащих, лавочников, приказчиков, ремесленников, домовладельцев, огородников, проживающих в городах Грозном, Владикавказе и других, не являлось подходящей почвой для официально-охранительной идеологии.

Не следует недооценивать значения церемоний и официальных празднований, предпринимавшихся в это время всякими попечителями народной нравственности. Так, 9 июля 1909 года в Грозный в связи с открытием женского монастыря прибыла так называемая «кашинская» икона. Под звон колоколов через город прошел крестный ход, сопровождаемый нарядом воинской музыки. Еще более торжественно было отмечено пятидесятилетие взятия аула Гуниб. Службы в церквах, патриотические речи, парады — так царизм праздновал годовщину окончания кавказской войны. Подобного рода зрелища производили впечатление на определенную часть городских обывателей. Еще в 1908 году грозненское православное духовенство потребовало запретить в дни христианских праздников всякие увеселительные мероприятия, ссылаясь на то, что они отвращают население от благопристойности и религии. Разновидностью «идеологического наступления» была усиленная пропаганда христианского просвещения якобы в целях подъема культуры народа. Все это имело цели: укрепление устоев самодержавия и реакции и отвлечение широких масс от прогрессивных и революционных идей.

Итак, в Чечено-Ингушетии, как и в других областях Кавказа, было развернуто наступление по административной, военной и идеологической линии. Кроме того, широко практиковалось заигрывание с верхушкой чечено-ингушского народа.

Официальные документы раздували, например, значение отмены так называемого «аробного налога», введенного вместо подводной повинности еще в 1866 году, и называли это важным мероприятием, чуть ли не благодеянием по отношению к народам. Но уступка эта была ничтожной! В Терской области сбор по этой статье лишь в отдельные годы достигал 8,5 тысячи рублей, а в среднем составлял лишь 1915 рублей в год.

В целях укрепления своей власти царизм стремился привлечь на свою сторону мусульманское духовенство. 1 октября 1909 года в печати было опубликовано «Воззвание мусульманского духовенства и горской интеллигенции к туземцам Терской области», в котором подчинение царским властям, содружество с местной администрацией объявлялись делом, угодным аллаху.

Но попытки опереться на мусульманское духовенство удавались на Кавказе с большим трудом, что признал в отчете за 1910 год наместник Воронцов-Дашков. Хотя отчет был составлен в высокопарно-восторженных тонах (Воронцов-Дашков доносил царю, что на Кавказе все спокойно и «все безмерно рады русскому управлению»), наместник вынужден был признать, что мусульмане все еще остаются вне русского влияния. «К моему стыду, — пишет он, — мне даже некого назначить на должность шейх-уль-ислама, главы Закавказского духовного управления шиитского толка, человека, который бы удовлетворял самым скромным требованиям в смысле образования, духовного значения среди мусульман и знания русского языка (хотя бы в пределах разговорной речи)». И в заключение: «А при назначениях на местные должности приходится удовлетворяться полуграмотными даже по-татарски людьми».

В то же время следует отметить, что среднее и высшее мусульманское духовенство, местное офицерство, дворяне, помещики и кулаки рассматривались как опора царизма, на них администрация и казачья верхушка возлагали большие надежды.

Этим объясняется, что Колюбакин и Михеев в годы реакции довольно часто собирали различные съезды. Так, 6 июня 1907 года во Владикавказе проходил ингушско-осетинский съезд, в апреле 1909 года в Грозном — съезд туземных народов и т. д. Что собой представляли члены этих съездов, видно из того, что они направлялись «местным начальством и состояли из кадий (судей), старшин, начальников участков, почетных стариков, офицеров, мулл, шейхов, известных богачей вроде Чермоева и др. Например, на съезде в 1909 году было 94 делегата, а в обсуждении вопроса — нужны ли в Терской области смешанные суды — участвовало лишь 30 человек. Никакие важные дела, интересовавшие население, тут не обсуждались. И все же одной из комиссий съезда было поручено «составить полное и всестороннее описание тяжелого положения, в котором находится Терская область». Это свидетельствует о том, что некоторые прогрессивно настроенные участники съезда сумели добиться возможности хотя бы в такой форме зая-вить о нуждах и тяжелом положении народных масс. И все же подобные «демократические» жесты были чужды царской администрации, которая твердо шла по пути ограничения прав местного населения. Из терской постоянной милиции были уволены почти все горды. В одном из приказов говорилось о необходимости ее укомплектования «исключительно русским элементом из отставных казаков и запасных нижних чинов». Число горцев, согласно этому приказу, не должно было превышать 10 процентов. Это было результатом недоверия к коренному населению, выразившегося еще и в отмене разрешения выбирать аульных старшин на сельских сходах.

Вот что писал по поводу политики царизма на Кавказе участник Октябрьской революции А. Носов: «С одной стороны, местная власть собирала примирительные съезды ингушей и и казаков, а когда Михеев в своем отчете написал, что столкновения между живущими по соседству чеченцами и казаками приносят материальный ущерб и человеческие жертвы и что надо принять меры к смягчению обстановки, то около этого места отчета Николай II написал: «По моему мнению, именно это соседство и поддерживает в казаках их старую дедовскую удаль, а посему принимать меры к смягчению обстановки нет никакой надобности».

Одним из результатов грозненского съезда было создание в Терской области так называемых народно-примирительных судов, которые были использованы горской и казачьей верхушкой в интересах личного обогащения: для получения денежной помощи из касс1, учрежденных для вознаграждения потерпевших. Эти элементы стали симулировать столкновения, ограбления и кражи, требуя возмещения за мнимые убытки.

В проведении национальной политики в Терской области царизм опирался на верхушечные слои чечено-ингушского народа. Такими были ротмистр царского конвоя, известный нефтяной делец Топа Чермоев, член чеченской депутации, принятой в 1908 году генералом Михеевым, Алиев, предложивший для борьбы с абреками «простую», по его мнению, меру: «…пороть целые аулы, не выдававшие абреков», и известные в Чечне и Ингушетии муллы Сугаип Гайсумов, Абас Автохаджиев и др.

Правда, часть видных шейхов, мулл и представителей чеченских купцов занимала промежуточную позицию, даже заигрывала с абреками, увлекалась панисламистскими и пантюркистскими лозунгами, но царская администрация десять таких шейхов и мулл выслала в Астрахань и Калугу.

Кавказские власти пытались опираться и на представителей национально-либеральных кругов, которые частично группировались вокруг «Общества по распространению образования и технических сведений среди горцев Терской области» («Горское общество»), а также «Общества просвещения ингушского народа». В них наряду с Чермоевыми были и представители зарождавшейся горской интеллигенции: землемер Б.-М. Мальсагов, Г. Зангиев, Н. Айдаров, К. Долгиев и др.

О целях «Горского общества» дает представление одно из его заседаний, состоявшееся весной 1909 года, на котором обсуждались такие вопросы, как денежная поддержка учащихся горцев, расширение здания горского общежития и выдача пособия на издание ингушского букваря, составленного Джабагиевым. Перечень вопросов говорит о пользе, которую общество могло принести чеченцам и ингушам, но созданное «сверху» властями, далеко не демократическое по своему составу, оно не завоевало авторитета. Число его членов только за 5 лет (1903—1908 годы) сократилось со 162 до 83 человек. Фактически круг деятельности немногочисленной чечено-ингушской интеллигенции был крайне ограничен. В годы реакции она не могла легально заниматься общественной деятельностью.

На Северном Кавказе после 1905 года начали создаваться «комиссии по поводу введения земств». Для избрания комиссии по выработке местного положения о земствах был созван съезд из 50 представителей имущих слоев Терской области. Председателем съезда, как и следовало ожидать, стал военный губернатор. От Назрановского округа в комиссию был избран поручик Албогачиев, а от Грозненского и Веденского округов — Яндаров. Комиссия разработала проект земского положения для Терской области. Но от того, что к прежним проектам прибавился еще один, населению Терской области легче не стало.

На этом «земская возня» не прекратилась. Вскоре в центральных газетах было опубликовано письмо депутата от терского казачества в III Государственной думе В. Н. Лисичкина, в котором он оповещал избирателей о своих хлопотах в Петербурге по поводу земства в Терской области. На этом дело и остановилось.

Наряду с земством еще одним «пряником» для народа был «суд присяжных», о котором усиленно писала либеральная печать.

В годы реакции Чечено-Ингушетия лишилась своего представителя в Государственной думе. Первые выборы в III Думу, проходившие в Чечено-Ингушетии 5 октября 1907 года в обстановке правительственного террора и репрессий, не дали результатов. Судя по протоколам, «голоса разделились и никто не получил необходимого большинства». Были назначены новые выборы, в результате которых в состав выборщиков кандидатом от горского населения Терской области снова попал Т. Эльдарханов. Он уже был представителем в I и II Думах. Как свидетельствуют протоколы, «выборщики крестьяне и рабочие поддержали «левых». Под ними подразумевались Эльдарханов и сочувствовавший большевикам социал-демократ И. П. Покровский. Однако 15 результате целого ряда казуистических приемов (чиновники Терского областного правления сделали в 1907 году «открытие», что Эльдарханов, оказывается, выбыл из состава общества селения Гехи) горского депутата удалось устранить от баллотировки.

От казачества Терской области был избран в III Государственную думу Тихонов, который заболел и вскоре умер. Взамен был избран губернский секретарь В. Н. Лисичкин, вошедший во фракцию «националистов».

В какой-то мере интересы горцев представлял в думе Ибрагим-Бек Исса Гайдаров, избранный в Дагестане и вошедший в Думе в «мусульманскую» фракцию.

В серии провокационных маневров зубров третьеиюньской монархии привлекает внимание «Кавказский запрос», внесенный в III Государственную думу в декабре 1908 года за подписями 58 правых депутатов. Трибуна Думы не без успеха была использована господствующими классами для безудержной демагогии, «надувания масс… запугивания мещан и крестьян призраком «распада государства»2.

В провокационных целях авторы «Кавказского запроса» обрушились на кавказскую администрацию Воронцова-Дашкова, Колюбакина и директора канцелярии наместника Петерсона. «Станичные и областные правления, — говорилось в Думе на заседании 20 декабря 1908 года, — являются гнездами взяточничества»; на Кавказе «идет развал на почве лихоимства, мздоимства, потворства со стороны русской администрации национа-листам». Махровый черносотенец и участник «Кавказского запроса» Пуришкевич призывал раскрыть якобы находящуюся перед лицом самодержца завесу, которой на Кавказе прикрываются «себялюбцы», «самолюбцы» и «властолюбцы», и освободить Кавказ от «воронцовского ига». Другие вторили ему и требовали высоко держать на Кавказе знамя русской государственности, «перед которой туземцы должны постоянно склоняться, или они должны быть стерты с лица земли». Естественно, что в этой шовинистической программе черносотенцев было много демагогии и национализма.

Не случайно Ленин писал: «…в общероссийской политике господствуют Пуришкевичи и Кокошкины. Их идеи царят, их травля инородцев за «сепаратизм», за мысли об отделении проповедуется и ведется в Думе, в школах, в церквах, в казармах, в сотнях и тысячах газет. Вот этот, великорусский, яд национализма отравляет всю общероссийскую политическую атмосферу» 3.

Действительно, среди администрации на Кавказе царили взяточничество, провокационные методы управления, господствовали всякого рода проходимцы. Об этом говорил в Думе депутат Гайдаров, по словам которого, «туземное население было поставлено вне закона: преследуемое властями, экономически и юридически дезорганизованное, оно разоряется, дичает, озлобляется, деморализуется, проявляя изредка недовольство в диких и кровавых формах открытого мятежа, как это было в Чечне в 1877 году».

В сущности, обсуждение «Кавказского запроса», навязанное Думе правыми, надо рассматривать как попытку нового похода против народов Кавказа со стороны разбойничьего союза придворных кругов с черносотенными элементами. Но поход провалился, так как с трибуны Думы представители демократии систематически разоблачали лживую демагогию правых и грабительскую политику царизма на Кавказе.

Примечания:

1 Капитал кассы составлялся из взносов по одному рублю в год с дыма..

2 В. И. Ленин. О праве наций на самоопределение. Соч. Изд. 5-е Т. 25, стр. 287.

3 В. И. Ленин. О праве наций на самоопределение. Соч. Изд. 5-е Т. 25. стр. 317.

Источник:
Очерки истории Чечено-Ингушской АССР. Т.I. Грозный, 1967. Стр. 200 – 207.